Он молча пожал плечами, испытывая нешуточную неловкость. Привсем его изрядном опыте самого тесного общения с прекрасной половиной родачеловеческого предстоящее чуточку смущало по причине полной новизны. Труднобыло с маху свыкнуться с мыслью, что эту совершенно незнакомую красоточку можноиспользовать с ходу как душе угодно, без всяких вступлений и прелюдий. Илиположены какие-то минимальные прелюдии? Должен же и здесь быть свой этикет? Илиположено браво командовать ей: «В койку!»? Сама она что-то не спешитраздеваться…

– Эй, я вообще-то не кусаюсь, – сказала блондинкаабсолютно непринужденно, с видом величайшего терпения. Было в ней что-то отопытного врача. – Отчего же такая остолбенел ость? Хотя, ежели это вамнеобходимо, сэр, – то клиент всегда прав… Куснуть? Называйте точныйрегион…

Мордашка у нее была смазливая и определенно лукавая. Онпредставлял себе этих совсем другими. У Родиона создалось впечатление, чтокрайне невинные на вид серые глазищи – глаза у нее красивые, ничего не скажешь– успели его просветить неким рентгеном, навесив некий ярлычок, классифицировавв сжатые сроки. И никакого удовольствия, конечно, эта догадка не доставила,вовсе даже наоборот. Он сердито отвернулся к столу – и наконец нашел выход:

– Выпьешь?

– С полным нашим удовольствием, – вздохнула онаоблегченно, уселась, сняв предварительно курточку и перекинув ее через спинкукресла. Голые руки были красивые. – А я уже решила, ты немой… Нет, плеснилучше коньячку. Спасибо. Всякое видела, но вот немые интеллигенты ни разу непопадались – наоборот, говорливые, как спятившие репродукторы…

– А почему обязательно – интеллигент?

Девушка подняла левую руку, растопырила пятерню и правымуказательным стала загибать пальцы, начиная с большого:

– Книги – раз. Многозначительная подборка: бульварщины почтинет, зато классики теснятся рядами и колоннами в виде собраний сочинений…Классика, история, нечто техническое… ага, программирование. Иконы – два.Верующий эти полдюжины икон держал бы на божнице, как полагается, а вотинтеллигент именно так и развесит по стенам, как у тебя имеет место быть – ввиде чистого украшения, там и сям… Эйнштейн, бережно застекленный – три…автографа нет ли, случаем? Нет. Я у одного видела портрет Ленина – так вот, былон с автографом, совершенно ленинским почерком. Прикол, конечно, но сфантазией… Облик твой при бородке и очках – это четыре. Все, вместе взятое… –Она фыркнула. – Похожа я на телепатку? Ладно, не бери в голову. Я,конечно, девочка неглупая, но признаюсь тебе честно: этаким озарениям обязана впервую голову тому, что с младенчества в схожих интерьерах обитала. Хватиловремени уяснить кое-какие закономерности. Такая вот девушка с прошлым. Можновыразиться, гетера, а не шлюха. Улавливаешь разницу?

– И философскую беседу поддерживать сможешь?

– Запросто, – ослепительно улыбнулась она. – Еслиесть такая потребность, намекни.

– Да вроде бы нет… Неужели приходится?

– Боже ты мой, чего в этой жизни не бывает… В прошломмесяце, ты не поверишь, битый оплаченный час сидела и слушала, правда, нефилософскую лекцию, а жуткую историю про то, как мой клиент, бедован качавый,так и не довел до конца общую теорию гравитации – сначала завистники изпарткома мешали, потом перестройка и упадок науки, потом и вовсе стали изсоседней квартиры пускать невидимые оглупляющие лучи, американские конкурентыстарались, видите ли, Нобелевскую премию хотели перехватить… Я еще налью?Коньячок у тебя настоящий… Даже оскорбительно было чуточку дляпрофессионального самолюбия: сижу я в самом эротическом мини, тряпок на мнелишь самую чуточку побольше, чем на Венере Милосской, а этот непризнанный генийсмотрит сквозь меня дикими глазами, пальцем в воздухе формулы выводит, а из-застены опять американские лучи начали шпарить, что твой гиперболоид инженераГарина… Уж лучше бы трахнул. Давай я рыбку порежу красиво? Ты ее обкромсал абыкак… В общем, не помню, как в дверь и вышла. Ты ничего такого непризнанного нестрогаешь по ночам? Вот и молодец. Прозит! У тебя рюмочки побольше не найдется?А то у меня после вчерашнего общая энтропия организма… Ага, спасибо.

Как он ни приглядывался, не мог усмотреть ничего,напоминавшего пресловутую печать порока. Порочного в ней не было ни накопеечку, а вот притягательного имелось в избытке – фигурка идеальная, джинсы воблипку словно только что вышла в них из воды, соски оттягивают тонкую чернуюматерию, вульгарности в умело накрашенном личике не больше, чем следует ожидатьпо нынешним временам. Когда она тянулась через весь стол за ножом, оказаласьсовсем рядом, он вдохнул приятный запах незнакомых духов и чистой кожи с едвауловимой примесью свежего пота, скорее возбуждающей. Родиона ее вид отчего-торазозлил. Она сидела совершенно непринужденно, хозяйничала за столом так,словно жила здесь сто лет, безмятежно болтала… Он не ощущал своегопревосходства, вот в чем дело. Никак не мог почувствовать себя хозяиномкупленной шлюхи. И начинал злиться. Смотрел на накрашенные бледно-сиреневойпомадой (его любимый цвет) губы и, чтобы настроиться на нужный лад, пыталсяпредставить, что она проделывала этими губками – может, не далее чем час назад.

– Много пью или много жру? – спросила она с легонькойгримаской. – У тебя укоризна во взоре…

– Да нет, что за глупости… – пожал он плечами. – Тебякак зовут-то?

– Изольда.

– А серьезно?

– Смеяться не будешь? Соня. Папочка удружил, в честьвеликого математика Софьи Ковалевской. Как в воду смотрел…

– Почему?

– Так это же была сучка, каких поискать. Читала я про неекое-что… Ради высокой науки бросила муженька и спуталась с немецкимпрофессором, но поскольку немцы нация расчетливая, содержать ее хахаль неспешил, и Софочка вовсю тянула с брошенного мужа. Он, бедняга, давал послабости русской души. А потом втянула его в коммерцию, в каковой он неразбирался совершенно, поскольку сам был не просто ученым, а основоположникомцелой науки – эволюционной палеонтологии. Слышал про такую?

– Не доводилось.

– Я, честно говоря, сама плохо представляю, что это за наукатакая, но он везде значится ее основателем, точно. Вот, и довела его до того,что он с собой покончил в неполные сорок. Это основатель-то. Каково? Такая вотСофья. Нет, конечно, баба была талантливая, но во всем остальном – сучка пожизни… А тебя как зовут?

– Родион.

– Нет, серьезно?

– Серьезно.

– Ра-ри-тет, – протянула она. – В жизни невстречала ни единого Родиона… А что, тебе идет. – Улыбка у нее сталачуточку пьяной. – Вылитый Родион. Твое здоровье! Это значит, Родик, а?

– Надо полагать, – сказал он, чувствуя себясовершеннейшим идиотом. Девчонка никак не стремилась облегчить ему задачу,сидела с видом принцессы, приглашенной на званый ужин.

От тупой безысходности он налил и себе в большую рюмку,жахнул, как воду, почувствовал, что начинает хмелеть, запихнул в рот изрядныйкусок осетрины, заработал челюстями.