за мужа баронесса. И потом говорила супругу: — Давно с ним так надо, всю зиму бедокурит, управы на него не было. Как хорошо, что вы вернулись.

— А что же вы не могли его успокоить?

— Да разве я с ним справлюсь?

— Я ещё не поел! — кричал молодой барон, цепляясь за двери. — Я ещё голоден! Отец, дозвольте мне поесть!

— У вас было на то время, — холодно отвечал ему генерал. — Теперь в обед поедите. Не раньше!

— А-а! — заорал мальчишка. — Вы злой!

Но нянька уже оторвала его от двери и выволокла в коридор, где его крики и затихли.

— Уж и не знаю, что с ним делать, — стала вздыхать и жаловаться баронесса. — Как вы уехали на войну, так он распоясался, слуг бьёт, няньку бьёт, с матерью Амелией тоже ругается, учиться с нею не желает…

— Недавно писание со стола на пол скинул, — поддержала баронессу монахиня. — Дескать, не хочу я ваши буквы учить. Я его пристыдить хотела, так он бранил меня коровой старой. А уж как слуг лупит, как няньку по щекам хлещет почём зря…

Она сокрушённо качала головой. А господин Кёршнер тогда и заметил с улыбкой:

— Так воин растёт, ему есть в кого быть воинственным и грозным.

На что Волков ничего не сказал, хотя и мог заметить, что времена рыцарской вольницы и глупой отваги теперь уже проходят, а приходят времена ровных колонн и крепкой дисциплины.

* * *

После завтрака он, как и намеревался, отправил Хенрика на почту, а сам сел писать письма.

Но тут к нему пришла баронесса и сказала:

— Дорогой супруг мой, позволите ли вы мне поехать по лавкам? А то бал, что даёт графиня, уже завтра, а у меня нет ни одного приличного платья. Клара едет и уже велела запрягать карету. Я бы с нею поехала, она тут все лавки и всех портных знает лучше моего.

Волков поглядел на то платье, что было на ней, и оно было не лучше вчерашнего с заляпанными рукавами. Кружева все замызганы, сама ткань застирана и потеряла половину своей краски. Блёклое, старое, бедное.

«Сидели бы вы, баронесса, дома, там, в Эшбахте, и ваши заляпанные наряды выглядят достойно».

Он вздохнул: думал сэкономить денег, а ещё немного занять и всё-таки довести постройку замка до конца. Но жена будет с ним на балу и, по сути, будет его лицом. Ей и вправду было нужно хорошее платье. Да и всё остальное, что нужно знатной даме. Жене самого влиятельного человека юга земли Ребенрее.

«Уместить бы все её затраты в сто талеров. Хорошо бы было».

— Что ж… езжайте, — и, подумав, спрашивает: — Может, мне поехать с вами, дорогая супруга?

Генерал, во-первых, хотел сэкономить, а во-вторых, думал, что, зная нынешние моды в Вильбурге, подберёт ей платье получше. В котором и при дворе, случись ей там быть, её не посчитают деревенщиной.

Но Элеонора Августа на это сказала, подходя к мужу и ласково обнимая его:

— Уж и хотела бы я, чтобы вы были со мной, но едем мы с Кларой надолго, боюсь утомить вас своими поездками, а вы, я вижу, почтовыми делами занялись, так и делайте их. Только денег дайте…

Волков отпер сундук и выдал жене кошелёк со ста монетами.

— Берите то платье, что госпожа Кёршнер одобрит, у неё на одежду хороший глаз.

Баронесса, совсем как девочка, запрыгала от радости, когда он передал ей деньги. Поцеловала его быстро и убежала.

Глава 18

Первое письмо он писал на почту Вильбурга для ротмистра Хаазе, и в том письме отругал его предварительно за исчезновение со званого ужина, потом стал требовать, чтобы он теперь каждый день справлялся о готовности лафетов, так как деньги для них уже должны быть из казны выделены. Потом сел писать письмо своему заместителю полковнику Брюнхвальду. Справился, как у него и его отряда дела. И это письмо он отправил на почту Вильбурга, полагая, что Карл уже вывел его людей из Фёренбурга и ведёт домой. Потом он написал большое письмо канцлеру, в котором описал происходящее в Малене, писал про разбои на реке и про то, что горожане тем разбоем возбуждены, а заодно напомнил ему о своих лафетах. Он ещё на всякий случай спросил у Фезенклевера о том посольстве, что собиралось ко двору маркграфини Клары Кристины Оливии, графини фон Эден, маркграфини Винцлау. Спрашивал осторожненько, отбыло ли посольство. Спрашивал с надеждою, что отбыло и что в нём самом нет более у принца никакой надобности, и поэтому теперь он сможет заняться своими делами, которые были не так уж и хороши.

Проведя почти всё время до обеда за делами чернильными, он вышел из своих покоев и, спустившись в гостиную, обнаружил там хозяина дома, который забавлялся игрой со своей чудесной внучкой.

Урсула Вильгельмина была и вправду удивительным ребёнком, но дедушка, прервав с нею игру, звал няню, а также лакеев, чтобы те принесли ему и генералу вина. И Волков понял, что у родственника к нему имеется какой-то разговор. И в том не ошибся. После того как они сделали по глотку, Кёршнер начал:

— Утром сегодня были у меня важные господа из Вильбурга.

— Важные господа? — генералу захотелось знать, что за господа посещали его родственника. — И кто же это был?

— То были господин Вальдер глава гильдии башмачников Вильбурга, и господин Кронс, выборный казначей гильдии кожевенников и гильдии седельщиков Вильбурга и Амсбурга, и с ними были другие господа из разных кожевенных цехов, а также цехов мебельных и каретных, от столицы и окрестностей. А ещё несколько купцов, что торгуют от Хоккенхайма и вниз по реке.

— О, большая делегация, — говорит генерал, а сам думает, что раньше Кёршнер ни о чём подобном ему не рассказывал. После чего понимает, что визит этих всех господ каким-то образом касается и его. И посему спрашивает: — И что же все эти уважаемые господа хотели от вас, друг мой?

— Это собрались мои крупнейшие заказчики, — поясняет купец, стараясь деликатно довести до генерала ситуацию. — Со многими из них я торгую уже не первый десяток лет. Честно говоря, эти заказчики мне выгоднее заказов двора Его Высочества. И платят они без отсрочек, и цены у них приятные.

— Прекрасно, — кивает генерал,