— Они собрались тут у меня поговорить… поговорить о заказах.

— Они собираются заказать у вас товары?

— Они уже заказали, — поясняет Кёршнер в некоторой нерешительности, — ещё по прошлому году, а теперь съехались…

— Друг мой, да не тяните вы уже, — говорит купцу барон ободряюще. — Ну… Рассказывайте, что же за беда их сюда привела, о чём волнуются господа купцы… главы цехов… казначеи разные…

— Они заказали у меня в общей сложности четыре тысячи четыреста свиных шкур средней выделки, а ещё восемьсот свиных шкур скоблёных, выделки тонкой, и тысячу двести шкур воловьих, твёрдых, крепкого дубления, что идут на подошвы для башмаков и на всякое подобное.

— О, думаю, что это хороший заказ, что принесёт вам немалые прибыли, — замечает генерал.

— Хороший, хороший, — соглашается купец, но отдувается, словно это не разговор, а какая-то нелёгкая работа. Потом отпивает вина и продолжает: — Вот только господа стали волноваться… Так разволновались, что собрались и приехали сюда.

— А, — догадывается Волков, — прознали, подлецы, про разбои на реке, вот теперь и волнуются, сможете ли вы поставить все обещанные вами кожи.

— Именно, — говорит Кёршнер. И поясняет: — Очень много кож я скупаю у мужичков во Фринланде, у меня закупочные лавки в Эвельрате и склад в Лейденице, а ещё больше кож, особенно воловьих, мне собирают два купца из Бреггена. Из Мелликона.

— Ах вот оно что! — генерал понимает его.

— Да, вот… — продолжает купец. — Вот так… Здесь, в нашем графстве, я соберу до конца года чуть больше половины надобных для тех господ кож.

— Потеряете прибыли, — понимает Волков, но произносит это без видимого сочувствия.

И поэтому купец продолжает:

— Если бы только прибыли…

— А что же ещё? Репутацию? — не понимает барон.

— Купцы из Хоккенхайма, что торгуют с Нижними землями по реке, говорят, что потери моих поставок обойдутся им неустойками, и эти неустойки… — Кёршнер вздыхает, — они, естественно, грозятся переложить на меня.

— Вот как! — говорит генерал и тут же вспоминает: — Знаю этих хоккенхаймцев, самое отпетое жульё на реке, все они там воры, и город у них ведьминский.

— Тут не поспоришь, о хоккенхаймцах всегда дурная слава шла, — соглашается купец и добавляет: — Только вот остальные мои покупатели также о неустойках говорили.

Волков уже понимает, к чему клонит купец, но ему надобно, чтобы тот всё сказал вслух, чтобы высказал все свои пожелания. И он ждёт, пока тот закончит свою речь. И Кёршнер со вздохом заканчивает:

— Очень нам всем… не надо, чтобы плохие вести по реке вниз плыли, как-то нужно того разбойника приструнить, много от него разных хлопот ненужных. Много шума, много болтовни, а коммерции спокойствие желательно.

«И этот меня подбивает с Ульбертом разобраться. Все, все хотят, чтобы это сделал именно я. И Брунхильда, и родственничек!».

Но ничего определённого отвечать ему генерал не спешит, машет лишь рукой небрежно:

— Полноте вам, друг мой, волноваться раньше времени. Ничего с вашими кожами не будет, все будут у вас. Коли ваши скупки закроют во Фринланде, так на то у нас там есть мой и ваш знакомец господин Гевельдас; помните же вы Иеремию?

— Помню Иеремию Гевельдаса, помню, — кивает Кёршнер. — Как же мне его не помнить, если я с ним и сейчас дела имею и по лесу, и по углю, и по шерсти.

— Так он ваши скупки себе приберёт, коли вас оттуда попросят, и все кожи для вас и купит. Я ему доверяю свои деньги, и ваши дела, полагаю, доверить сможем, он нас не обманет, — объясняет Волков. — И про кантон вам волноваться нечего, мой племянник Бруно стоит там крепко, у него лавки, мастерские, склады уже есть и в Висликофенне, и в Мюллибахе; его тесть, сам Николас Райхерд, хоть уже и не ландаман земли Брегген, но в совете кантона вес имеет решающий, так что ничего со скупкой ваших кож у горцев не случится. Не переживайте. Разве что… — барон не закончил свою речь, многозначительно замолчав.

— Что? — не терпится знать родственнику.

— Может, ваши расходы немного возрастут. Но уж и не так, чтобы вас разорить. Ваши кожи всё равно будут вам выгодны.

— Расходы? — спрашивает Кёршнер и, кажется, грустит ещё больше.

— Мелочи, — машет рукой генерал. — И говорить о том лень.

— А судоходство на реке? — всё ещё волнуется купец. — Соберу я, к примеру, кожи в Бреггене, погружу на баржу и повезу к вам в Амбары, а разбойник налетит, да их и отнимет.

— И об этом не волнуйтесь, я договорюсь с ним; тех, кто будет плавать по реке под моими цветами, он трогать не станет, — говорит купцу генерал, для убедительности понижая тон до шёпота.

— Ах вот как! — воскликнул купец и тут же прикрыл рот рукою. — Значит, вы с разбойником думаете договориться?

— Думаю, думаю, — Волков ещё ближе подвигается к родственнику и говорит ещё тише: — Епископ обещал мне в том содействие. А Ульберт епископу отказать не посмеет.

— Ах, какова интрига! — восхищается купец. — Как всё умно у вас придумано.

— Да, умно. Вот только лишние люди про то знать не должны, — говорит ему генерал, прекрасно зная, что уже сегодня о том будет известно… Ну, например, жене Кёршнера Кларе. А после и его собственной супруге. Женщины есть женщины. А там и слуги про то прознают.

— Лишние не узнают, — обещает купец.

Но генералу нужно как раз обратное. И Брунхильда, и родственник должны распустить по городу слух, что он собирается договариваться с Ульбертом. И лучше, если этот слух будет исходить не из одного источника, а из нескольких. Так будет правдоподобнее.

* * *

После барон пошёл к своим сыновьям. Они, особенно юный барон, буйствовали в принявшем их доме. Со слов немолодой и уставшей от братьев монахини, которая просто села на стул у стены, пустив безобразия на самотёк, недавно господа разбили кувшин со сладкой водой, что пожаловали им хозяева. А ещё успели испачкать башмаками обивку стен у кровати в своей комнате. О чём вовсе не сожалели.

А теперь, несмотря на окрики няньки, мальчишки влезли на стулья с ногами и добрались до чернильницы