его трактат вы востанавливаете. Очень надеюсь они мне помогут. Ладно, время не ждёт. Идемте, панна, больше здесь делать нечего, — повелительно произнес он, забирая с собой записи Дарецкого.

Пресветлые четверо, неужели мы, наконец, отправляемся домой?

[1] Почечуй — устаревшее название геморроя.

[1] Раст - серебряная монета в Растии. Двадцать растов - один левк (золотая монета).

[2] Травень – название третьего весеннего месяца в Растии

Глава 6 в которой проблем становится ещё больше

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Вернувшись к экипажу, я подал руку панне Алане, бросив вознице: «Едем в порт!», — и задумчиво сел рядом. Журнал пациентов и письмо стоило перечитать еще тридцать пять раз. То, что в расследовании опять всплыл Ничек неспроста. Он самый «живой» из всех мертвецов на сегодняшний день. Его фамилия слишком часто мелькает то тут, то там. Я покосился на Алану.

— Как хорошо вы были знакомы?

— С кем? — недоуменно воззрилась на меня художница, глупо захлопав глазами.

— Ну, не с Жадомиром же Яломским, светлейшим князем растийским! — я нетерпиливо стукнул тростью в дно повозки. — Юзеф Ничек, панна, насколько хорошо вы его знали?

— А-мм… э-мм у-учились вместе, — заикаясь выдавила она.

Я замахал рукой. Опять двадцать пять! Как-то уж очень кстати у неё появляется косноязычие.

— Давайте без своих штучек. Продолжайте! Или мне вновь явиться вам в полотенце, чтобы окончательно излечить от заикания? – съязвил я.

Она нахмурилась, а рот собрался в упрямую черту.

— Ну же, панна, у нас нет времени на церемонии, жеманные поклоны и…

— И вежливость, — перебила Алана.

— Да, — не сдержался я, — и на это тоже.

Девица слишком быстро выводила меня из равновесия. Капитанам Эдегею и Брацу впору брать у неё уроки.

— Я вам всё расскажу, но вы обещаете отдать мне рисунок по приезду в Кипеллен, — отрезала несносная паненка.

Ишь, ещё торгуется! Как-то она замазана в этом деле. Недаром же в показаниях свидетелей нет-нет, да и возникала некая молодая паненка. Только вот, что это помощница Врочека, нужно ещё доказать. Настроение моё и так не шибко радужное, скисло окончательно, как забытая на солнце простокваша. Чары уже полностью рассеялись, и перетруженная нога выла от боли. Не помогала ни трость, ни другие ухищрения. Да еще взбалмошная девица решила ставить мне ультиматумы. В такие моменты одолевала крамольная мысль о том, что шесть лет назад, я сделал страшную ошибку: не бросился бы её спасать — нога не болела бы, да и половина проблем исчезла сама собой.

Судя по её воинственному виду: глаза сощурены, губы сомкнуты, кучеряшки торчком, отступать она не собиралась. Сдался мне этот рисунок! Чего я в него так вцепился? Нет, он, конечно, хорош, но мои нервы стоят дороже!

— Хорошо, — не глядя на неё, согласился я.

Может, показалось, но, по-моему, она даже подпрыгнула и чуть не заголосила: «Ура!». Не иначе, одержала победу над тёмным колдуном. А что? Стану на время ренегатом. Сделаю один маленький укол, получу каплю крови и буду знать о ней всё! Даже больше, чем мне бы хотелось. Я отогнал навязчивый соблазн. Стоит один раз переступить черту и перестанешь отличать день от ночи. У меня и так хватает проблем, чтобы добровольно навешивать ещё одну.

— Клянитесь! — потребовала она.

— Мольбертом и красками?

— Клятвой чародея, — надулась Алана.

Ого! А у девочки губа не дура — потребовать в залог мою магическую силу. Нарушу слово, мигом с магией распрощаюсь.

— Я слов на ветер не бросаю, сказал отдам, значит отдам! — раздраженно буркнул я

Она неопределённо хмыкнула, но настаивать всё же не стала.

— Поверю на первый раз, но, если что, мстя моя будет ужасна и неминуема! – проворчала себе под нос Алана. — Мы учились вместе: я, Юзеф и Делька… Адель Мнишек, — поправилась она. — Ничек пытался ухаживать за мной, но узнав, что от слова Мнишека-старшего зависит, кто получит должность реставратора в музее, решил приударить за Адель. Редзян поднес ему должность на блюдечке, лишь бы Юзеф отвязался от Дельки, ну и чтоб мне насолить, куда же без этого, — она саркастически хмыкнула.

— Животрепещущая история, — вздохнул я, разглядывая красоты Зодчека. — Значит, он получил вашу работу?

— Выпросил.

— Прекрасный мотив, — довольно заявил я, вспоминая имена других жертв. — А с Любомиром Дражко, Игнаци Лунеком и Збигневом Смашко вы случаем не знакомы?

— Для Бархатных Роз фактурой не вышла! — огрызнулась Алана.

— Конечно, вышли, но... То есть нет конечно... то есть... — я покачал головой, отодвигаясь на сидении и прикусил язык, уж больно двусмысленно прозвучал ответ.

Остаток дороги до порта мы молчали. Алана, надувшись, как мышь на крупу, отвернулась. Ну, нет у меня времени на взаимные расшаркивания и обхаживания взбалмошных девиц. Она всё воспринимает в штыки, как неповзрослевший подросток. А у меня, тем временем, всё больше и больше мертвецов.

Мы выехали на набережную и остановились у длинной шхуны Мнишека. Её трудно было спутать с какой-нибудь другой. Редко кто ходил под тёмно-синими парусами. Капитаны судов обычно очень твердолобые и слишком верят в приметы, чтобы позволить, кому бы то ни было, убирать цвет надежды со своих мачт. Но спорить с паном Редзяном могли немногие. И если он не любил «белого», его не любили самые упрямые морские волки.

Я расплатился с возницей, до хруста зубов сжал челюсть и почти что сполз с повозки. Ногу будто сжал в челюстях скальный дракон и упрямо жевал, собираясь свести меня с ума. Пришлось собрать в кулак всю выдержку, чтобы не кривиться от боли, выпрямиться и протянуть панне руку.

Она спорхнула на мостовую, но дальше не двинулась.

— На баркасе было бы намного удобнее, — проворчала она, но у меня совершенно не было настроения выслушивать её капризы.

Заставив «недвижи́мость» слететь с повозки, я дернул за магический поводок и Марек с подозреваемым засеминили следом.

Алану я ухватил под локоть и, вздрагивая при каждом шаге, потащил всю честную компанию к шхуне.

Пан Мнишек приветственно помахал нам с борта и подошёл к трапу.

— Рад, что вы так скоро освободились. Признаться, не терпится поскорее вернуться домой. В этот раз Зодчека было слишком много.