и пополз вперед, но тут же был остановлен тремя стрелами, выпущенными прямо перед его носом. Заскулив и подавшись назад, он поднял голову на Фу Линцзяо, который направлял лук в его сторону. Задрожав всем телом, У Сюйин отполз за спину Хоу Цзунси. Даже те люди, что ранее находились в его подчинении и прислушивались к нему, смотрели на него теперь ледяными презрительными взглядами.

– Шакал проклятый, – сплюнул Люй Бувэй.

Гу Юшэн, который все это время стоял спиной к Хоу Цзунси, медленным шагом направился к толпе, на ходу вынося приговор:

– Если продержитесь в лесу до рассвета, – он повернул голову в сторону сереющего неба на востоке, – то я пощажу ваши жизни. У вас один час.

Го Сянъин, напавший на Тан Цзэмина, на еле передвигающихся ногах, спеша как мог, направился в сторону леса.

Дуань Юйтин, с несколькими ранами от клинка и обожженным лицом, поспешил за ним.

У Сюйин, дрожащий и сломленный, продолжал молить братьев о помощи, кидаясь из стороны в сторону. Но натыкаясь лишь на презрительные плевки и клеймо предателя, завыв, ринулся в чащу.

Гу Юшэн, дойдя до Фу Линцзяо, протянул руку и, взяв его лук, пустил стрелу в ногу уже бегущего в сторону леса Хоу Цзунси, прошибая ее насквозь.

– Беги, как она бежала, – тихо произнес он.

Испустив яростный рык, Хоу Цзунси окинул взглядом толпу и, шипя от боли, бросился в лес. Хромая, он едва уходил от града стрел, что принялись выпускать в их сторону солдаты, сгоняя преступников, словно скот.

Лишь забежав в лес, все четверо остановились, подслеповато прижимаясь друг к другу в темноте. Переводя дыхание, каждый из них рассчитывал на то, что спокойно переждет оставшееся время в подлеске, после чего стремглав отправится в Чанши просить у князя помощи и поддержки. Они смотрели на огни пограничной армии впереди и людей, все так же стоящих шеренгой у края василькового поля, уверенные, что непременно расквитаются с защитниками границы. Утешая себя этими мыслями, никто из них не заметил длинный змеиный хвост, появившийся из-за трухлявого массивного дерева, поваленного за их спинами. Тихое злое шипение смешалось с их хриплым от бега дыханием. Грохот испуганных сердец приглушил тихую поступь, и лишь растерянный впервые за долгие годы Хоу Цзунси уловил рядом со своим ухом еле слышное:

– Мальчишка, мальчишка, мальчишка…

Ледяной ужас сковал его руки и ноги, пока он смотрел прямо перед собой распахнутыми, остекленевшими глазами. Не в силах сдвинуться с места, спустя миг низвергнутый командующий почувствовал на загривке холод. Обвивающийся вокруг шеи и сжимающий крепче с каждым витком, чешуйчатый хвост почти раздробил его позвонки.

Дрожащий и обмочившийся от страха, У Сюйин развернулся на звуки и издал пронзительный вой, в котором не осталось ничего, кроме всепоглощающего ужаса. Ринувшись к людям навстречу, он был перехвачен когтистой рукой, разорвавшей его горло, как глотки двух остальных. Хватаясь за свои шеи, трое солдат рухнули на колени, во все глаза наблюдая за тем, что происходило с их командиром, поднятым над землей и заливаемым кровью, срывавшейся потоками с его бьющихся в конвульсиях ног.

Люди, стоящие по другую сторону поляны, слышали оглушительные вопли, наполненные болью и мольбами о пощаде. Но никто не сделал и шага, чтобы прийти им на помощь.

И только великий генерал Гу знал, что, как только раздастся последний крик, а первые лучи солнца коснутся земли, неупокоенная истерзанная душа наконец обретет покой.

Вскоре все стихло.

Усыпавшие все поле васильки мирно колыхались на мягком ветру.

Глава 14. Переход

Свет солнечных лучей преломлялся, проникая в комнату сквозь щели прикрытых ставень, расчерчивая ее косыми, широкими линиями, в которых кружились пылинки, мирно ложась на залитый кровью пол.

Лю Синь постоял некоторое время в дверном проеме, наблюдая эту безмолвную картину, прежде чем глубоко вздохнул и шагнул внутрь. Пройдя на середину, он опустился на корточки, подобрав подол своего халата, и протянул руку, поднимая с пола осколки разбитой склянки. Лекарство, что было призвано тушить пламя паники, оказалось уничтожено, что породило где-то в глубине души накатывающие тревожные волны. Пока еще едва заметные, похожие на мягкую рябь на воде, на которую легко находил ветерок, но юноша чувствовал, что, как только наступит ночь, эти волны, став мощнее, снова поглотят его под собой.

Выпрямившись и откинув осколок, он перевел дыхание, уверяя себя, что еще не время паниковать. Посмотрев на солнечные лучи, что упорно пробивались сквозь щели, Лю Синь подошел ближе к окну и распахнул его. Наблюдая, как солдаты организованно исполняют обязанности, парень ухмыльнулся, думая, какие разительные перемены произошли всего за одну ночь. Эти мысли привели его к воспоминаниям о том, как он поспешно уводил Тан Цзэмина со стрельбища, когда понял, к чему все идет и что выведенных людей ждет казнь.

Прибыв из мира, где любые преступления караются через суд и по закону, а максимальным наказанием для преступников является заточение на всю жизнь за решеткой, он был шокирован, видя казни и безразличие остальных. Он всем сердцем ненавидел тех, кто хотел сотворить с ним и Тан Цзэмином чудовищные вещи. Но и думать не смел, чтобы лишить их жизни. Такие радикальные меры до сих пор не укладывались в его голове. Мрачный голос Гу Юшэна, спокойно приговаривающий людей к неминуемой смерти, до сих пор глухо звучал на задворках сознания. Кажется, только сейчас Лю Синь начал понимать в полной мере, кто был его спутником. Образ великого генерала Гу, который вчера выступал в роли судьи и перед которым преклоняли колени солдаты, никак не вязался с образом Гу Юшэна, приютившего его в своей ветхой лачуге и кормившего подгорелой кашей, его вечным оппонентом в споре.

Лю Синь слабо усмехнулся, вспоминая, как ворчал на генерала, но его улыбка быстро превратилась в хмуро опущенные уголки губ, когда он прокрутил в голове все то, что произошло с ними за последние дни.

Пребывая чуть меньше года в этом мире, Лю Синь познал всю его жестокость за какие-то несколько дней. При мысли, что впереди их ждал путь до Яотина, а после им с Тан Цзэмином необходимо будет уйти, Лю Синь почувствовал, как начинает болеть голова. Он искренне надеялся, что остальной путь окажется не таким кровавым, как пересечение проклятых земель, где на каждом шагу поджидали опасности.

Глубоко вздохнув, Лю Синь отвернулся от окна и собрался пойти поторопить Тан Цзэмина, собирающего вещи наверху.

– Все нормально? – в дверях стоял Гу Юшэн.

Лю Синь замер, успев только развернуться к выходу. Неизвестно, сколько времени генерал стоял и смотрел на него и какие эмоции успел разглядеть на его лице.

Лю Синь опустил голову и молчал несколько мгновений, прежде чем ответить:

– Ты должен был предупредить меня, чтобы я заранее увел Цзэмина.

– Вы должны были это увидеть.

Лю Синь поперхнулся воздухом, поднимая непонимающий взгляд на Гу Юшэна.

– Лю Синь, – выдохнул тот, складывая руки на груди, – не носись так с Тан Цзэмином.

– Ему необязательно видеть всю грязь и жестокость сейчас. А ты хотел заставить его наблюдать казнь! – тяжелым голосом выпалил Лю Синь, сжав кулаки.

– Слушай…

– Я не хочу ничего слушать! Ему всего двенадцать лет!

– Ему уже двенадцать лет! – со злостью в голосе ответил Гу Юшэн, выпрямляясь во весь рост и подходя ближе. – Ты думаешь, что сможешь оберегать его всю жизнь, но так не получится! Ты не сможешь оградить его от всего, что происходит! Он должен быть готов увидеть и не такое на своем пути! Иначе, когда придет время столкнуться с жестокостью и справедливостью, он забьется в глухую дыру, чтобы трястись, как щенок, в надежде, что кто-то придет, спасет его и решит все проблемы!

Лю Синь был так зол, что пропустил мимо ушей то, что Гу Юшэн сказал «когда», а не «если».

– Я взял под крыло этого мальчика! Не ты! – Лю Синь тыкал в грудь Гу Юшэна пальцем и снова переводил его на себя. – И это я буду решать, что он должен видеть, а что не должен в таком возрасте! Не ты!

Оба замолчали, вперившись в друг друга тяжелыми взглядами, переводя дыхание от гнева и недовольства.