– Ну, вот так. Это его убеждение. Потому что в прозе он более Быков, чем вот в этих печках-лавочках под названием «Гражданин поэт». Но человек он семейный, три семьи, кормить надо. Там платят бабло нехилое.

– То есть ты считаешь, что это конъюнктура, что все поэты и медийщики, которые завязаны в протестном движении, это дети колбасы?

– Я не скажу за всю Одессу, но Быкова, я повторюсь, я читаю давно, внимательно и много. Я понимаю, что нам хочется прожить много жизней, сейчас и сразу, хочется побыть пиратом, олигархом, кокоткой, владычицей морской. Хочется быть всем, так сказать. Но истинный Быков, по-моему, в романах, а не вот в этой проплаченной врагами фигне.

Родители Андрея Макаревича, профессор Московского архитектурного института Вадим Григорьевич и фтизиатр Нинель Мордуховна, жили в том же доме на Комсомольском, что и их дочь Наташа, но несколькими этажами выше, с видом на МДМ, что расположен на другой стороне проспекта. Когда родителей не стало, «маленькие макаревичи» (так в нашей тусовке звали пару Валера – Наташа) перебрались наверх, а однушку на первом этаже отдали Андрею Макаревичу. Точнее, Андрею Воронину, их сыну, названному в честь знаменитого дяди. Я его-то видел младенцем, а вот потом увидел спустя четверть века: гостил у Валеры – Наташи (приехал к ним с Ольгой Ворониной слушать винил Led Zeppellin), и наследник поднялся наверх стрельнуть у матери дозу никотина.

Однако возвращаясь, в 80-е. Соседство с родительской двухкомнатной квартирой было бесспорным преимуществом тусовочной точки «маленькой Макаревич», потому что Наташу легко было уговорить принести дары из родительского холодильника. Хотя икру, например, традиционно оставляли для старшего брата.

Впрочем, сам «Макар» отличался гостеприимством безупречным. До того как музыкант в глазах ТВ-зрителей превратился в звездного повара, Андрей охотно готовил для коллег, а также просто знакомых. У него была (да и есть, видимо) линейка коронных блюд. Андрей в этом смысле схож со своим сотрапезником Градским: тот тоже на стол мечет котлеты и напитки, когда навещаешь его, пусть в неурочное время.

Он мне говорил: «Вот не надо меня демонизировать как повара. Я в этом смысле от тебя ничем не отличаюсь… Просто еще родина тебе не приказывала ни разу это сделать. Может быть, я об этом просто умею рассказывать хорошо. А руки, это у любого нормального мужика».

Кухня Макара вызывала интерес не только в кулинарном контексте, но и во многих других… Помню, заехав как-то к Андрею, узрел там пингвиниху, которую рокеру подарили дальневосточные моряки во время его гастролей во Владивостоке (куда он, кстати, отправился весь в зеленке прямо из больницы, где его приводили в форму после упомянутого выше ДТП, всего-то через неделю).

Несмотря на наличие объемной посудины, куда несчастной птице подкладывали морепродукты, она, очевидно, была в депрессии.

И Андрей, и его тогдашняя гражданская как бы жена Наташа, танцовщица из ансамбля Александра Жеромского, много гастролировали. Поэтому паре приходилось выстраивать графики поездок так, чтобы хоть кто-то оставался дома присмотреть за пингвинихой. В конце концов птица просто облысела. Андрей пытался пристроить несчастное существо хоть кому-нибудь, но желающих не находилось. Вскоре она зачахла вовсе, не стало ее. Но рыбаки по инерции продолжали присылать из Владивостока пахнущие водорослями гостинцы для своего живого подарка.

То есть он не избавился от нее вовремя, как от козы. Это – в отличие от пингвиньих приключений – известная история, описанная самим Макаревичем. Когда музыкант обитал в Валентиновке, его сосед подарил ему козу, которой он намерен был дать имя Ребекка. Животное стремительно сожрало у «Макара» всю смородину, попыталась забодать хозяйского пса и вопила как на рок-концерте. И Андрей решил передарить зверя гостившему у него тезке – питерскому художнику Белле (которого в тусовке знали как «Белека»). Они раздобыли в больнице Калининграда пару ампул какого-то козьего снотворного, усыпили животное, и, завернув спящую красавицу в мешок из рогожи, «Белек» взял с собой этот экзотический багаж. Закончилось ее путешествие через полгода – на новогоднем столе живописца.

Ну и чтобы закрыть тему животных (Макаревич, между прочим, не помнит эпизода с пингвинихой), приведу наш с ним диалог про домашнюю живность.

* * *

– Значит, мы собачники. А какие у нас собаки? В давние времена, помню, был кавказец Батя и овчарка Линда.

– Сегодня две «немки». Одна Джулия. Одна Ева. Джулия Робертс и Ева Браун.

– Джулия Робертс и Ева Браун, это откуда вообще?!

– Нет, ну, они без фамилии. Это я шучу.

– И еще ведь удав. Вот у тебя жил удав. Откуда он взялся?

– Удав у меня прожил полтора года. Ну, начать с того, что я в детстве мечтал быть герпетологом. Если знаешь, это человек, который ловит змей.

– Так я догадался.

– Да. И я даже ездил в юности в экспедиции. И у меня жили всегда змеи, жили ужи, жили гадюки. Ну, все, что было доступно тогда.

– А где они обитали, какой-то аквариум был, да?

– В террариумах маленьких, да. Потом гадюка убежала. Неделю родители ходили…

– Гадюка, которая могла реально укусить?

– Могла, да. И родители меня вежливо попросили ядовитых змей больше не заводить. И тут я недавно своему товарищу Юре Дурову пожаловался, что очень по змеям скучаю. Он мне подарил удава, тигрового питона… Был детеныш. Я знал, что вырастет. Но я не предполагал, что будет расти с такой скоростью. Дело в том, что самцы растут не сильно, а самки вырастают до чудовищных размеров.

– А, так это была девочка?

– Она оказалась девочкой. Брунгильда. И когда она стала весить килограммов 70, вот такой толщины, я понял, что уже просто не поднимаю ее, а в большом террариуме ей тесно, пришлось отвести ей отдельную комнату в Павлово. Я ее подарил, теперь она в городе Воронеже, где один замечательный парень в подарок городу рядом с концертным залом построил (на свои деньги) огромный океанариум плюс террариум. И мы там выступали. Я увидел, что пустует здоровенная комната для змеи. Я ему позвонил. Они тут же приехали. Забрали. Сейчас, говорят, она пишет мне письма. Прекрасно себя чувствует. Продолжает расти.

– Удав от Макаревича такой. А сколько они живут, кстати, удавы?

– Лет 25.

– Откуда была такая тяга в детстве к рептилиям? С чем было связано? Какая-то книжка была прочитана?

– По-моему, она называлась «За ядовитыми змеями», записки как раз вот такого охотника за змеями.