Это была трагедия Польши; но была еще и другая, более масштабная. Неспособность западных союзников воспользоваться сложившейся в начале войны ситуацией не только поставила Польшу в тяжелое положение, но и ввергла мир в пятилетнюю разрушительную войну. В сентябре 1939 года военный вопрос заключался не в том, поможет ли западное наступление союзников полякам, а в том, приведет ли оно к поражению Гитлера. В ставке Гитлера немецкие генералы не могли понять, что случилось с британцами и французами. Их бездействие было «необъяснимо» для немцев, разве что западные союзники «крайне переоценили» мощь немецких сил на западе. Это противоречило всем фундаментальным принципам военного мышления: союзники позволили уничтожить вооруженные силы Польши и сами не предпринимали никаких действий, когда немцы были полностью заняты на востоке. Пожалуй, Гитлер был прав, размышлял Кейтель: западные державы, вероятно, не будут продолжать войну, когда Польша будет разгромлена. Невозможно было найти другой смысл в их необъяснимом поведении. Все военные соображения были в пользу немедленного и решительного англо-французского контрнаступления на западе.

Генерал Ульрих Лисс, способный немецкий офицер, по поручению командования изучил состояние французских вооруженных сил до и после начала войны. Он постоянно предостерегал против оценки боеспособности французского солдата летом 1939 года по тому, что случилось летом 1940 года, после разгрома Польши и после деморализующего года, проведенного в необъяснимом бездействии в окопах и бункерах линии Мажино. Немецкая разведка, оценивая состояние французской армии накануне войны, указывала, что, как и в Первую мировую войну, она является наиболее опасным из всех вероятных противников. Высокую оценку морального духа французской армии подтвердил генерал Ланклад на процессе в Риоме, заявив суду, что, когда французские войска вступали в бой с немцами в 1939 году, их «моральное состояние было отличным». Это было особенно справедливо в отношении сектора Форбах. Генералы Бланхард, Миттельгаузер и Геродиас в своих показаниях это удостоверили. Они также подчеркивали деморализующее влияние бездействия зимой 1939/40 года.

Французская наземная боевая техника на западе значительно превосходила немецкую по качеству и количеству. Французский танк того времени, конечно, нельзя сравнивать с более поздними моделями, но по стандартам 1939 года он был совсем неплохим. Даже спустя год, при вторжении во Францию и после прорыва у Седана, немецкие бронетанковые части избегали фронтальных столкновений как с французскими танками, так и с очень эффективными 25-мм противотанковыми орудиями. Немцы пришли в ужас, когда испытали это орудие после капитуляции Франции и обнаружили, что снаряды этого орудия могли пробивать броню даже немецкого танка Т-IV, не говоря уже об основе бронетанковых войск – танках Т-I и Т-II.

Многие авторы, особенно британские, и в частности капитан сэр Бэзил Лиддел Гарт, утверждали, что организационная структура французской армии была настолько привязана к условиям статичной войны, что оказалась не в состоянии осуществлять более или менее крупные наступательные операции против немцев в сентябре 1939 года. Более того, они слепо соглашались с утверждением Гамелена, что французской армии требовалось 17 суток для мобилизации и поэтому она ничего не могла предпринять до 17 сентября, а тогда было уже слишком поздно. Ни одно из этих утверждений, как мы увидим, не выдерживает критики.

Еще в июне и июле 1938 года, когда назревал чехословацкий кризис, генерал Гамелен издал серию подробных «директив», которые были связаны с планируемым контрнаступлением на линию Зигфрида между Рейном и Мозелем, со сдерживающими операциями на Верхнем Рейне и в секторе Люксембурга. В этом плане не было ничего чрезмерно статичного, даже если он и не соответствовал более поздним концепциям молниеносной войны. Фактически этот план мог быть с большой эффективностью использован против основных немецких сил, довольно рискованно сосредоточенных на Саарском фронте. Гамелен пошел еще дальше, когда представил план на рассмотрение французского правительства 1 сентября 1939 года, в день немецкого вторжения в Польшу. В этом плане указывалось, что наиболее эффективным способом оказания немедленной помощи Польше было бы нападение на Германию на западе через Бельгию, Люксембург и Голландию.

Можно задаться вопросом, разве тот план не заслуживал более полного рассмотрения объединенным англо-французским штабом, когда у них еще было время рассмотреть его политические аспекты и подготовиться, учитывая известную оппозицию Бельгии и Голландии к подобного рода предложениям. Также возникает вопрос, рассматривался ли этот план и не был ли он отклонен вследствие возражений Бельгии. Доступные данные о штабных переговорах предполагают, что этот вопрос ставился на обсуждение, но всерьез не рассматривался – по политическим соображениям. Тем не менее важно отметить, что 1 сентября 1939 года французский главнокомандующий все еще считал возможным – с военной точки зрения – двинуть свои войска через Бельгию, если позволят сложившиеся политические условия. План не предполагает полной невозможности предпринять контрнаступление при данных обстоятельствах. Он вовсе не подтверждает вывод, что французская армия не смогла бы предпринять энергичное контрнаступление против немцев, даже если бы на это существовала военная и политическая воля и желание в Лондоне и Париже.

Вторым необоснованным предположением «школы Лиддела Гарта» было утверждение, что французы не могли вовремя провести мобилизацию, чтобы начать эффективные операции. Во многом эти утверждения основываются на заявлении Гамелена, что ему нужно было 17 дней со дня объявления мобилизации, которым он впоследствии стал считать 1 сентября. Это не было ни правильно, ни оправдано.

Теперь будет ясно, почему мы ранее относились с таким вниманием к датам французской мобилизации. Предварительная мобилизация фактически началась 21 августа. Более того, значительная часть личного состава оборонительных сооружений и пограничных войск находилась на позициях уже за несколько дней до общей мобилизации. Документы, обнаруженные немцами, когда они заняли Париж, показывают, что мобилизация в основном была завершена к 4 сентября, и французская армия уже тогда была готова к боевым операциям. К 10 сентября французы полностью укомплектовали бронетанковые войска и артиллерию. Фактически они имели все, кроме желания нанести удар.

Французы мобилизовали 110 дивизий, не говоря уже о главном резерве, силах пиренейской и береговой обороны, флота, а также левантийских и колониальных силах. Гамелен имел 85 полностью обученных и оснащенных дивизий против немецкой армии фон Лееба в составе 11 кадровых дивизий и 25 недоукомплектованных, плохо обученных и слабо оснащенных дивизий второй линии, местной самообороны и учебных дивизий для пополнения. У Гамелена было шестикратное превосходство в орудиях; у него было 1600 орудий, помимо дивизионной артиллерии, против 300 немецких орудий; при этом французские орудия были лучше и более крупного калибра, чем у немцев. У Гамелена было 35 тысяч кадровых офицеров, а у немцев – менее 10 тысяч. У Гамелена было 3286 танков, у немцев – ни одного на Западном фронте. У французов и британцев вместе было 934 исправных боевых истребителя; британцы имели 776 годных к эксплуатации бомбардировщиков, а немцы на западе фактически не имели ни одного самолета.