– Черт, маленький какой… Потеряется у меня в кармане. Я его и не найду, если ты позвонишь.

– Подожди. Сейчас покажу.

Лео указательным пальцем нажал «горячую кнопку» на своем собственном телефоне, и в следующую секунду Иван почувствовал, как черная тонкая пластинка зажужжала в его руке, словно крохотная бормашина; звонок имитировал пение трубы.

– Ты его не потеряешь.

Иван потер шею. Боль начала отпускать. Теперь разговор шел так, как Иван представлял его себе в ту встречу, с несостоявшимся ужином.

– Когда ты позвонишь мне, я буду знать, что это ты, папа, а когда я позвоню тебе, ты поймешь, что это я и никто другой.

Иван в первый раз повернулся к сыну, ему снова стало хорошо.

– Как ты сказал? Что хочешь чашку кофе?

– Кто из моих братьев дал тебе вчера номер, папа?

– Так ты не хочешь кофе?

– Завтра, когда мы встретимся, мы обязательно выпьем по чашке кофе. Обещаю.

Сейчас иначе.

Сейчас Иван был уверен, что в словах сына нет лжи.

Лео позвонит.

– Винсент. Винсент дал мне твой номер. Кто же еще?

Лео кивнул. Он понял. У отца нет контактов Феликса. Они уже несколько лет не разговаривают друг с другом и, может быть, не заговорят никогда.

– Где мне его найти? Винсента? Где он живет?

– Понятия не имею. Но я знаю, где он работает.

И что сегодня он задержится допоздна.

– Откуда… ты это знаешь?

– Помогаю ему иногда.

Удивление – Иван заметил удивление на лице Лео. И испытал некоторое удовольствие.

– Вы… работаете вместе?

– Мгм.

– И давно?

– Пару месяцев. Точно не знаю. Я немного малярничаю.

Лео взял салфетку с сервировочной тележки Даксо, достал ручку из подставки у кассы.

– Напиши адрес. Ну, где его искать.

Иван написал адрес, вспомнил даже, что за имя значится на дверной табличке, протянул салфетку Лео, и тут Даксо наконец с грохотом выбрался из кухни в обнимку с синим пластмассовым ящиком, полным белых, испускающих пар чашек, вынутых из посудомойки. Улыбаясь, он наполнил одну из них черным кофе и поставил на стойку.

– А ты? Лео – ты ведь Лео? Налить тебе чашку? Или вы поужинаете, ты ведь уже заплатил?

– Не сегодня.

– Приходи, когда захочешь.

Лео положил руку отцу на плечо.

– Так я тебе позвоню, папа.

– На мой новый телефон?

– Обещаю. Завтра встретимся. Поговорим подольше.

Даксо принес сахарницу, насыпал туда новых кубиков, коричневатых, тростниковых, и поставил возле Ивановой дымящейся чашки.

– Вчера, Иван, я этого не заметил. Твой парень светлый, ты темный. Я подумал – может, почтальон принес письмо не туда?

Два кусочка. Даксо опустил их в чашку, помешал ложечкой – он знал, как Иван любит.

– Но сейчас я увидел его глаза. У него твои глаза, Иван. Взгляд, который все замечает. Искра! У вас обоих искры в глазах.

Иван попробовал – всегдашняя бурда, потом кивнул жене Даксо, которая явилась из распашных дверей кухни.

– Я ошибся. Вы не гиены.

– Что?

– Вы с женой.

– Что ж, звучит недурно. Кому охота быть гиеной.

– Нет, потому что вы с женой, как два фитиля. Ясно? Которые не могут дать огонь. Между вами нет искры!

Иван посмотрел на владельца ресторана – тот, кажется, был не вполне уверен, что понял его слова правильно, – взял чашку и перебрался к окну. Вечер уже начинал окружать его старшего сына. Так быстро – снаружи было светло, когда он пришел, а теперь почти сумерки.

Он встал у окна, решив дождаться момента, когда Лео обернется и помашет ему, как в детстве.

Он был убежден, что Лео избрал направление, которое приведет его назад в камеру – это виделось отцу так же ясно, как черные мухи.

Сейчас Лео шел к Винсенту. Держась избранного направления. Помня о влиянии, которое он как вечный заместитель отца имел на Винсента и которого у него, Ивана, не было никогда.

И тут, уже уйдя в сумерки, Лео обернулся и действительно взмахнул рукой.

* * *

За ним как будто наблюдали. Он обернулся и помахал, когда понял, что так и есть. Отец. Стоит с кофейной чашкой в руке между буквами А и В в окне ресторана «Драва». Отец казался непривычно мал ростом – ссутулившийся, грустный.

Полторы сигареты на остановке на Рингвеген, потом причалил автобус-гармошка, синяя «четверка», которая спустя семнадцать минут выпустила его на Санкт-Эриксплан. Придется еще метров двести прогуляться до лестницы на Рёрстрандсгатан. Лео развернул салфетку с угловатым отцовским почерком: дом номер двенадцать, код 7543, третий этаж, на двери – «Стенберг».

Лео позвонил. Звонок выглядел старым, но в глубине квартиры раздалась ясная электрическая трель. Лео понял, что Винсент снял крышку с пластмассовой коробки над входом, когда красил стену.

Приложив ухо к деревянной двери, Лео слушал, как затихает звонок. До него донеслось бренчание рекламы из радиоприемника – обязательная часть звуковой завесы каждого ремонта. Он приподнял крышку почтовой щели; музыка стала громче, в глаза ударил резкий холодный свет строительной лампы.

Лео снова позвонил.

Дважды он рассчитывал увидеть младшего брата: сначала у ворот тюрьмы, потом – на обеде у матери.

Зато Винсент не рассчитывал, что старший брат явится сюда.

Третий звонок. Лео услышал: звук радио убавили, приближаются шаги.

– Привет, братишка.

Винсент смотрел на него.

Молча.

– Ты не рад меня видеть?

Когда они вчера говорили по телефону – когда он сам звонил из леса, – он услышал перемену: подросток стал взрослым. Теперь Лео эту перемену увидел. Такое можно заметить лишь после долгой разлуки. Но изменения – это не только про то, что человек вырос и носит лицо, черты которого уже определились: этот взрослый человек теперь держался на некотором расстоянии от него, Лео, хотя они с братом стояли близко друг к другу.

– Лео?

– Войти-то можно?

– Какого черта ты делаешь… здесь?

– Ты правда хочешь говорить со мной на лестничной площадке?

Лео шел по красивым комнатам; его сопровождало гулкое эхо, которое появляется, когда ничто не останавливает звука, свободно играющего между пустыми стенами. Свежеотциклеванный паркет, декоративная штукатурка, высокие деревянные плинтусы. Больше ста безупречно отремонтированных квадратных метров.