Путь до клуба занял не много времени, и автомобиль остановился на парковке у потрясающего клаб-хауса, не хуже чем в самом Сент-Эндрюзе, наверное. Машины вокруг тоже были соответствующих марок и моделей, военно-полевого вида «сто десятый» выглядел здесь противоестественно. Мы прошли внутрь, в магазин, находившийся на первом этаже.

Да, очень и очень неплохо. Очень. В общем, нашёл я сразу, что хотел. Туфли, перчатку и козырёк. И мячи трёхслойные — чтобы своими играть, знакомыми. В общем, достаточно, носки только ещё добавил.

С клюшками у них тоже всё хорошо было. И в прокат не всё комплектом давалось, а выбрать можно было. Вот я и выбрал то, что мне привычно. Самое главное — у них айроны были «Бен Хоган», такие же, как у меня. Рукоятка немного толстовата для моей ладони — на своих я поменял на тонкую, — но всё остальное как надо. Клюшка эта интересная: у неё головка из двух сплавов состоит. Рамка из вольфрама, а ударная поверхность, «лицо» — из титана. И получается, что центр тяжести чуть ли не в самом низу головки, отчего удар получается быстрый и мощный. То, что металл разный, можно увидеть, если только к свету под углом головку повернуть. Стыка так и не видно, но цвет отличается. Так и взял весь комплект, с тройки по девятку. Вуды взял «Большую Берту» — первый, третий и пятый. Тут сомнения неуместны. А вот паттер выбрал самый простенький, классический — лишь бы рукоятка с головкой в середине соединялась: так мне целиться легче, — и движется он более прямо. Веджи тоже взял хогановские, как у меня. Докупил ещё вилочку — дивоты заравнивать, и пакетик с деревянными «ти», длинными и короткими, вперемешку[4].

Выдали мне сумку и карт под неё. Растолкал я клюшки, чтобы лежали в привычном порядке, и покатил с этим всем хозяйством на улицу. А на улице встретил Смита, сопровождавшего высокого, симпатичного, блондинистого и очень молодого мужика, едва за тридцать. Для такой «олимпийскости» молодого, я имею в виду.

— Мистер Ярцев? Я — Спенсер Родман Четвёртый, рад вас видеть, — протянул он мне руку.

Рукопожатие умеренно крепкое, дружелюбное, «располагающее» — таким специально учат.

— Очень приятно, — поздоровался и я. — Андрей Ярцев. Было мило с вашей стороны пригласить меня на частный корс.

— Я и не знал, что вы играете, — блеснул безукоризненной улыбкой Родман. — Мой партнёр заболел и не смог приехать, а мы уже зарезервировали время. Так что вы очень кстати оказались здесь.

— Я тоже так думаю, — согласился я. — Почти полгода не играл, приятно будет вспомнить.

— Прошу вас.

Он показал мне на белый двухместный карт. Сам сел за руль, и мы поехали. Смит и Браун остались на месте. Едва мы тронулись с места, Родман перешёл к делу:

— Я ожидал, что вы не станете общаться со Смитом, и заранее намерен был пригласить вас на Нью-Хэвен. Но это была проверка. Если бы вы согласились говорить с ним, то я расценил бы вас как ещё одну банду, которая ищет, где бы заработать. Может быть, вам и досталась бы работа, но не слишком ответственная и не слишком выгодная.

— И потом меня в убыток можно было бы списать, верно? — нейтральным тоном осведомился я.

Родман посмотрел на меня. Затем кивнул и сказал:

— Возможно, вы правы. Но я не заинтересован в кратковременном сотрудничестве. Вас очень хорошо рекомендовали — человек, которому я кое-чем обязан. Очень умный человек, который делает головокружительную карьеру. И она будет ещё более головокружительной, если у нас с вами всё получится.

— А моя карьера? — подкинул я вопрос.

— Она как таковая не состоится, — усмехнулся Родман. — Вы сразу запрыгнете на самую высокую из возможных ступеньку. Выше вам уже не попасть, не буду скрывать. Но выше вас будут считаные люди. Это как в большой корпорации, где вы можете стать исполнительным директором, но чтобы заседать в правлении — нужно иметь акции.

— Пакеты зачастую идут в виде бонуса исполнительному директору, — напомнил я.

— Да, но — миноритарные пакеты, — кивнул мой спутник. — Это и здесь возможно. Сейчас таким миноритарным пакетом, если выражаться образно, обладаю я. А я намерен объём своего пакета увеличить. Деньгами у нас такие дела не делаются — только заслугами. И поэтому мне нужны вы, а вам буду нужен я. А ещё вы нужны, что меня, признаться, очень удивляет, рекомендовавшему вас человеку.

— Почему удивляет? — усмехнулся я. — Я настолько уродлив?

— Нет, просто я никогда бы не подумал, что эта девушка может питать тёплые чувства к кому-нибудь, кроме себя, — покачал головой Родман с явным удивлением. — Первый «ти», кстати. Машинку здесь бросим, её заберут. Тут приятно прогуляться.

— Не возражаю.

Карт остановился практически рядом с двумя жёлтыми шарами, обозначавшими линию первого удара.

— Разыграем? — Родман достал монетку и покрутил её в пальцах.

Британский пятидесятипенсовик, новенький, прямо оттуда. Хотя он — американец. И Родман сам как эта монета — молодой, холёный, с прекрасным произношением, ухоженные руки, тонкие пальцы с несколько длинноватыми, только прошедшими маникюр ногтями. Прекрасная стрижка, свидетельствующая, что обладатель оной — джентльмен. Ни на руках, ни на лице — ни единого шрамика, только веснушки на белой коже. Точно не били в жизни ни разу. В колледже, может, постукался в перчатках на «поединке джентльменов» разок, и достаточно. Зато умён и хитёр. Ин-три-ган. Как я и надеялся. Весь жизненный путь на лице написан. Закрытая школа, затем — скорее всего Гарвард, произношение — типичный янки. Изучал право, естественно. Иначе и быть не могло. Студенческое братство, «fraternity», которое плодит удивительных уродов — «дедовщина» чистой воды, зато со страшным самомнением, а заодно потом даёт немало связей в истэблишменте.

Потом работа в юридической компании, большой, затем наверняка стал партнёром. Не мог не стать, потому что не из крестьян, приставка «Четвёртый» многого стоит, семейные связи должны были сработать. Затем всё те же связи, интриги и умение пролезть куда угодно привели его в Орден. Впрочем, может, само братство их в Орден и отправляло. По слухам, нынешний президент американский в какие только общества тайные не влез в бытность свою в студенческом братстве, где блистал не умом, а лишь пристрастием к алкоголю. А теперь уже и не поймёшь, кто им, двоечником, крутит.