4 штуки. Три из них были покрыты красным бархатом, а один – синим. Начав с отличавшегося от других по цвету сборника, Дрейк принялся искать в нем следы вырывания. Ни одного сходства. А заметив на страницах книги знакомые имена – Кассио, Эмилия и Дездемона – брюнет понял, что за произведение предстало перед ним.

Исследования коснулись второго сборника. Ничего похожего на обрывки не нашлось.

Удача настигла Дрейка при осмотре третьей книги. Вместо положенной страницы находился листок бумаги с несколькими записями.

Убедившись, что в четвертой книге Уильяма Шекспира не было ничего запрятано, Дрейк спустился вниз.

Вместе с ожидавшими его внизу ребятами он прочел найденное сообщение:

«Картина. Адам и Ева. Библейское предание».

– Нам следует отыскать картину? – встрял Олден, перечитывая содержание держащего Дрейком листка бумаги.

– Наверное, да, – вздохнула Эмма. – Но их много. Уж сколько изображений Адама и Евы, сколько трактовок. Выделить ту самую будет сложно.

– Значит, ищем дальше, – спохватился Дрейк.

– Вот мой отрывок, – Иви решила идти следующей. Она почти прошептала:

«В тени долин, на оснеженных кручах

Меня твой образ звал:

Вокруг меня он веял в светлых тучах,

В моей душе вставал.

Пойми и ты, как сердце к сердцу властно

Влечет огонь в крови

И что любовь напрасно

Бежит любви.»

– Ох, это Гёте, – твердо отрезала Иви.

– Ты уверена? – подметил Олден с некой долей сарказма. Его подруга никогда не делилась с ним своим пристрастием к чтению.

– Знаешь, я люблю проводить вечера наедине с Иоганном Гёте. У него много стихотворений на любовную тематику, и они мне нравятся, – Иви проговорила все на одном дыхании, поскольку делиться подобным с молодыми людьми для нее было несколько трудно. Она давно отстроила барьер и не собиралась его рушить, потому и раскрывать свои личные интересы для девушки было чем-то невозможным.

– Я даже и не знал об этом. После стольких лет дружбы ты говоришь об этом только сейчас, и то, потому что вынуждена, иначе мы все тут умрем? – уточнил шатен, повиснув над девушкой всем своим крепким телом.

– Не надо так драматизировать, Олден, – Эмма встала на сторону запуганной девчушки. – Она делиться с нами самым сокровенным. Ты лучше нас знаешь, как ей это тяжело. Поэтому перестань быть букой.

– Я наоборот рад этому. Просто ее вынудила обстановка, а не личная заинтересованность в реакции других. Разве нет?

– Прояви терпение.

Дрейк успел проверить теорию Иви и достать с полки находившийся в единственном экземпляре сборник стихотворений Иоганна Гёте.

– Смотрите, – брюнет окликнул свою команду, которая вскоре выстроилась перед ним в шеренгу.

«Книга Бытия. Грехопадение».

– Мой дорогой любитель искусства, есть идеи? – Дрейк после прочитанного вслух найденного отрывка обратился к своей подруге, которая все 4 студенческих года занималась доскональным изучением артистизма в изобразительном искусстве.

Эмма лишь вяло покачала головой. На нее несколько давила царившая в поместье обстановка, и она не могла вычислить, почему так.

– Давайте продолжим, – Тейлор вооружилась своим листком и поделилась со всеми его содержанием:

«Я ухожу. Ищу забвенья

И мир большой пройду до края.

Что слезы все, что оскорбленья?

Тебе с другим я счастья пожелаю.

Но знай: когда под звездами в ночи

Вдруг встрепенешься ты – подушка вся в слезах —

И не поймешь – что сердце так стучит,

Все странно и загадочно впотьмах,

И если в темень ты все смотришь, как в стекло,

И не уснешь, и не зажжешь огня,

И ждешь чего-то, что давным-давно прошло, —

То ты моя!»

– Вам это ничего не напоминает? – спросила Эмма, к которой, наконец, пришло озарение.

– О, да, я сразу понял, кто это! – съязвил Олден, закативший на вопрос блондинки глаза и скрестивший руки на груди.

– Не злись, – Дрейк бросил на плечи друга свою крепкую руку.

– Тебе легко говорить. Я на вашем фоне кажусь полным придурком. Да, я не читаю перед сном книги, вместо этого я слушаю музыку, и мне не интересна поэзия.

– И что с того? – опешил Дрейк. – Мы не перестаем как-то по-другому к тебе относиться.

Олден бросил на оживленного брюнета добрый и лучистый взгляд. Парень поднял ему настроение, а вместе с тем и вытащил его из высасывающей душу ямы низкой самооценки.

– Давай, друг, – Дрейк потряс шатена за плечи, пока тот постепенно возвращал себе привычно бодрое и воинственное настроение. – Ты нам нужен. Выше нос!

– Ладно, прости. Так кто же этот ваш гений в области литературы? – Олден пробежал глазами по надвигающимся к нему девушкам. Тейлор хитро улыбалась, придерживая необходимую книгу под мышкой. Она протянула ее шатену, и тот, смахнув пыль с обложки ладонью, прочитал напечатанное на ней большими буквами имя: Эрих Мария Ремарк.

Олден издал легкий смешок. Немецкого писателя ХХ века и представителя «потерянного поколения» он знал, но успеха в изучении его творчества так и не добился.

Перелистывая страницу за страницей и питая при этом наслаждение от издававшегося ими шелеста, шатен нашел искомый им пропуск, где вместо вырванной страницы находился клочок бумаги.

«Изгнание из идеального места за совершенный проступок».

Эмма заерзала на месте, когда на нее огромным комом обрушились все накопившиеся ею знания. Адам и Ева. Эпизод библейского предания из книги Бытия, следующий за грехопадением.

– Я знаю, куда нам нужно идти!

Блондинка уже скрылась за дверью, когда молодые люди только начали улавливать суть происходящего. Не желая затеряться в пучине кромешной тьмы и сбиться с прокладываемого Эммой пути, вся команда двинулась за ней следом. Они все ускорили шаг, чтобы нагнать блондинку, которая уже свернула на первом повороте запутанных коридоров. Спустя минуту вся молодежь оказалась в левом крыле поместья, где недалеко от первых попыток участников выбраться из закрытых комнат раскрывалась небольшая галерея. Ее Эмма, в виду своей неимоверной любви к искусству, изучила досконально, перед тем как когда-то оказала помощь Дрейку с поиском ключа.

– Вот оно, – Эмма указывала светом фонаря на одно из висевших на стенах полотно. – Это то, что нам нужно. Мазаччо. И его фреска «Изгнание из Рая».

– Я даже не знала, что тут целое собрание художеств, – проговорила Тейлор.

– Удивительная работа, – продолжила Эмма, не обращая внимания на комментарии. – Экспрессивная манера письма, яркие цветовые пятна и выразительные фигуры с правильными очертаниями и строением тел. Фреска написана во времена тотального царствования «бесплотной» готики, когда нагота считалась постыдной и стыдливо прикрывалась драпировками или традиционными «фиговыми листьями», – Эмма