class="p1">– Приятно было с вами познакомиться. Спасибо за урок.

Голец поднял руки:

– Ладно. Он говорил, что ты сначала можешь не принять его предложение, но потом передумаешь.

Мэриен ненадолго задумалась:

– Аэроплан его, так?

– Формально мистера Сэдлера. Так что, боюсь, я не смогу позволить тебе самой платить за уроки. Если бы был мой, я бы не возражал. Если бы у меня был такой аэроплан, я бы много против чего не возражал.

К концу этой тирады Голец будто стал меньше, свернулся, как еж, и вдруг, резко крутанувшись, пошел к ангару, бешено работая короткими ногами.

Мэриен осталась на месте. Она хотела побыть наедине с аэропланом. Двигатель еще отдавал тепло и запах смазки. Она опустила голову и положила руку на пропеллер, будто на крышку гроба. Если бы Баркли действительно хотел проявить щедрость, он подсунул бы ей свой аэроплан и разрешил платить Гольцу разумную цену, и она стала бы пилотом, питая блаженную иллюзию самостоятельности. Так ведь нет, она должна знать, что обязана. Зачем, Мэриен не понимала, но понимала достаточно, чтобы насторожиться.

– Не холодное, – раздался у нее за спиной голос Гольца, державшего в руках по бутылке пива из привезенной ею корзины. – Но первый полет нужно отметить.

Она взяла одну:

– Спасибо.

– Подоткни травы, – велел он, усаживаясь.

Она села рядом с ним по-турецки. Теплое пиво имело отчетливый привкус солода.

– Я помню, как это, – кивнул Голец. – Хотеть быть пилотом.

Низкое солнце отсвечивало от аэроплана.

– Все время, – начала Мэриен, – пока никто не хотел меня учить, я была уверена, что мой учитель просто еще не появился. Думала, в один прекрасный день он явится, прилетит сюда, как тот первый в моей жизни пилот. Поэтому, когда вы согласились взять меня… – Она мрачно отхлебнула из бутылки.

– Да пусть все идет, как он хочет. Я получаю деньги. Ты – уроки. Он – статус твоего покровителя. Все довольны.

– Он не по доброте душевной.

Обод отраженного солнечного света на аэроплане сузился и исчез. Начинало холодать.

– Может, тут то же самое, что я говорил о полете, – тихо сказал Голец, пощипывая траву. – Может, тебе следует пойти наперекор инстинкту. Ты хочешь оттолкнуть, но добьешься желаемого, только если сделаешь противоположное.

– Противоположное – не отталкивать Баркли? – Мэриен жестко посмотрела на него.

Голец не выдержал ее взгляда и поднял руки:

– Вообще не мое дело, но я думаю, Маккуин не имеет в виду ничего плохого. – Он опять посмотрел на нее: – А ты?

– Если честно, понятия не имею.

– Можно откровенно, Мэриен?

– Ну да.

Голец прокашлялся и распялил рот:

– Ты бы сделала мне большое одолжение. Он вбил себе в голову, что я должен научить тебя летать. Я хороший инструктор. Правда. Я и для него летаю. На север. Вожу товар. Ты слушаешь?

Ну, конечно. Чего удивляться, что в салоне нет сидений для пассажиров. Аэроплан перевозит спиртное из Канады. Она покачала головой на собственную тупость.

– Нет? – спросил Голец.

– Нет, слушаю, только… чувствую себя идиоткой.

Голец указал дном бутылки на аэроплан:

– Ты можешь надеть на него лыжи, удобно зимой. Можешь надеть поплавки и приводниться. Мои поставки лишь капля в море, но твой друг достаточно умен и понимает, что, накапав достаточно капель, довольно скоро получишь полное ведро.

Лыжи! Идея так заманчива, что она тут же забыла о своих переживаниях.

– Вы приземлялись на лыжах?

– Поучись у меня, и тоже сможешь.

Возник новый образ, который еще нужно продумать и отшлифовать. Вот она спускается на «трэвел эйре» к гладкой белой равнине, высекая при приземлении петушиные хвосты снежной пыли.

– У меня жена и дети. Я был бы тебе очень признателен. – Голец скривил большой рот в печальной улыбке и, вытащив из-за пазухи блокнот с карандашом, протянул ей: – Держи. Будешь записывать свои полеты.

Страницы журнала были разграфлены в колонки «Дата», «Тип аэроплана», «Номер аэроплана», «Тип двигателя», «Летные условия», «Продолжительность полета» и «Комментарии». Голец дал ей ручку:

– Давай заполни первую строку. – Когда она запнулась на продолжительности полета, он подсказал: – Тридцать семь минут. В «Комментариях» напиши «обучение». Мамочки, ну и почерк у тебя.

Мэриен хотела вернуть ему журнал, но Голец мотнул головой:

– Нет, твой. Храни. Да, чуть не забыл. Мне велели поздравить тебя с днем рождения.

– Это было вчера, – ответила Мэриен.

Им с Джейми исполнилось пятнадцать.

* * *

С аэродрома Мэриен поехала к бело-зеленому дому. Постучалась в переднюю дверь и стучала, пока не открыл Сэдлер.

– Его нет, – сказал он.

– Передайте, что у меня есть условие.

– Да ты что!

– Я получу лицензию и буду на него работать, летать через границу. Мне не нужна благотворительность.

– Он не согласится.

– Прекрасно. Потому что, как я ему и говорила, я вообще никуда никогда не хотела летать.

По взгляду Сэдлера Мэриен внутренним чутьем поняла, как же он ее не любит, она усложняет ему работу. «Но ведь я не виновата!» – хотелось крикнуть ей. Ведь Баркли мог оставить ее в покое.

– Передадите?

Сэдлер потер щеку, будто проверяя, как побрился.

– Хочешь совет?

Вопрос вывел Мэриен из себя:

– Откуда мне знать, если я до сих пор обходилась без него?

Он долго, пристально на нее посмотрел, а затем сказал:

– Передам.

И закрыл дверь.

По дороге обратно к Стэнли она что было силы давила на газ. Приземистый старый грузовик крутило на поворотах. А ей представлялось, как она тянет на себя штурвал и шасси отрываются от земли. Баркли согласится, она чувствовала нутром. Он соврет, у него будет план, как не сдержать обещание, но она ему не даст. Она научится летать, а потом будет работать пилотом. Из нее вырывалась какая-то сила. Взлет. Это взлет.

Предстань, предстань

ШЕСТОЕ

Однажды ночью – мне исполнилось пятнадцать, и у меня как раз случился перерыв в Кейти Макги – мы с моим другом, подонком Уэсли, намереваясь поехать в пустыню, закинуться ЛСД и посмотреть восход, вытащили «Порше» Митча. Мы думали полежать на камнях под звездным небом, но было холодно и ветрено, и мы в конце концов вернулись в машину и включили печку. Как только наркота торкнула, мне перестало нравиться его лицо. Я пыталась сосредоточиться на чем-нибудь еще, но жуткое лицо становилось все ближе – серое, бумажное, пустое, как будто кто-то совал мне под нос осиное гнездо. Ночь рассекли скальпелем, рассвет прорезался красной щелью, и на его фоне ощетинившиеся силуэты коротколистных юкк протянули к небу свои руки-булавы.

Когда я вернулась, Митч, находившийся в фазе трезвости, лежал у нашего бассейна с газетой.

– Где побывала моя машина? – спросил он, когда я плюхнулась рядом в шезлонг.

– В пустыне, – ответила я. – Мы с Уэсли хотели посмотреть восход. Что тут такого?

– Сколько лет Уэсли?

Я не ответила. Просто не имела понятия. Митч перелистнул газету, а через некоторое время спросил, спокойно:

– Тебе не кажется, что ты капельку сорвалась с цепи?

В любой другой ситуации я бы огрызнулась на эту комедию, но, поскольку вопрос был задан вроде бы с искренним любопытством, как будто Митч не знал ответа, а также поскольку я ни разу его не ожидала и вообще ехала в пустыню в поисках благоговейных восторгов, а вернулась в ужасе, ответила:

– Не знаю. Может быть.

Он опять перелистнул газету.

– Знаешь, необязательно проходить этот дикий этап. Его можно просто пропустить.

Но мне было обязательно. Я не видела другого способа. Мне обязательно надо было вонзиться в свою жизнь выкидным ножом.

– Однова живем, – ответила я.

* * *

Гвендолин его не слила, это секс-видео, но меня все-таки вышвырнули. Причем столь стремительно, что я невольно восхитилась скоростью ее мщения.

Гавен Дюпре позвонил сам.

– Узнаешь? – спросил он.

– Узнаю, – ответила я.

– Знаешь, почему я звоню?

Он говорил тихо, голос выдавливался туго, казалось вообще чудом, что он с ним справляется.

– Догадываюсь.

– Гвендолин грозится запостить вашу с Оливером порнушку, если я тебя не уволю. А знаешь, где она, по ее словам, взяла видео?

– У меня.

– Верно, у тебя. Так что, как видишь, Хэдли, я в трудном положении. Что бы ты сделала на моем месте? Если бы ты дала актрисе шанс на всю жизнь, а она бы отплатила тебе