Засунув руки в карманы, он улыбнулся, показав все свои жуткие желтые зубы.

– Ну и хорошо, что есть. Деньги – полезная штука. Но тут будет бесплатно. Он уже заправлен. Мне только надо, чтобы ты помогла его выкатить.

Для своих крупных размеров аэроплан двигался легко. Они встали по разные стороны и, будто навалившись на плуг, принялись толкать подкосы крыльев, выплывая на яркий свет. Мэриен почувствовала такой всплеск адреналина, что будто засветилась изнутри. Вот ее учитель. Явился, в чем она и была уверена.

– Тебе что-нибудь известно про маршрут осмотра? – спросил Голец, прикрыв глаза рукой от солнца и посмотрев на нее.

– Только в теории.

– Вроде теории Бер-как-его-там? Правда, эта довольно проста. Ты как следуешь осматриваешь аэроплан и убеждаешься, что нигде нет никаких дыр и ниоткуда не течет смазка. Проверяешь шасси. Ну, вот примерно и все.

Когда осмотр «трэвел эйра» показал отсутствие явных дыр и протечек, Голец открыл дверцу кабины, расположенной ближе к хвосту, и велел Мэриен занять сиденье справа.

– Правый борт, – сказала она.

– Ого! Мы как следует освоили Бер-как-его-там!

Во время подъема по наклонному полу кабины Мэриен пришлось пригнуться. Внутри пахло бензином. Отверстия под шурупы в полу говорили о том, что можно еще разместить сиденья, но она видела только брезентовые ремни и металлические крюки.

– Вы часто возите груз?

– Бывает, – ответил Голец, поднявшись следом за ней.

Как только они уселись – локоть к локтю, тут было тесно даже для некрупного мужчины и худой девочки, – Голец указал на приборную доску:

– Вот твой топливомер, вот компас, высотомер, тахометр, датчик давления масла, часы…

– Я знаю, что такое часы.

– Ты чертовски талантлива. Вот указатель воздушной скорости, вариометр…

Он показал ей рычаги, педали, два одинаковых соединенных штурвала, рукоятку управления стабилизатором над головой, тормоза, управляемые только с его стороны.

– Необязательно запоминать все сейчас, – заметил Голец.

Но она уже запомнила.

Она еще не летала в аэроплане, где не нужно вращать пропеллер. Электростартер закрутил маховик, завелся двигатель, поднялось и растворилось облако дыма. Отдельные удары перешли в неравномерный перестук встряхиваемых в стаканчике камешков, затем в нетерпеливый лошадиный галоп, наконец, в ритмичное металлическое пыхтение. Пропеллер размылся.

– Чтобы освоить основы, лучше учиться на биплане. – Голец перекрикивал шум. – Но у меня сейчас нет. Хотя принцип один и тот же.

Во время руления он велел ей управлять штурвалом, дал почувствовать неловкие тычки аэроплана по земле.

В конце поля Голец притормозил, чтобы проверить показания приборов и засунуть за щеку щепотку табака, а потом двинул вперед. Набирая скорость, аэроплан трясся и грохотал. Мэриен чувствовала, что он становится легче, колеса уже не с такой силой вдавливаются в траву. Когда поднялось хвостовое колесо, фюзеляж накренился. Голец потянул на себя штурвал, и «трэвел эйр» оторвался от земли.

– Ну вот, можно расслабиться. – Он медленно надавил на штурвал. – Он может взлететь и более круто, но здесь не стоит. В горах надо подниматься под бóльшим углом, а тут сплошь открытое пространство.

Внизу показались ангары, крестики закрепленных на траве бипланов, длинные амбары ярмарочной площади и овальный ипподром.

Голец настроил подачу топлива, оттриммировал аэроплан.

Она вдруг испугалась, ей не приходило в голову раньше: а если у нее не получится? Представление о себе как о пилоте было настолько четким, что Мэриен забыла: вообще-то она не знает, как летать, ей нужно учиться. И она впервые с беспокойством задумалась о серьезных последствиях своего решения бросить школу.

– Ладно, – сказал Голец, – теперь ты.

– Что я должна делать?

– Просто постарайся держаться прямо и ровно.

Легко сказать. Ей пришлось регулировать приборы по указке Гольца. Изо всех сил стараться удержать равновесие в воздухе, на который воздействуют невидимые силы, было до крайности необычно. Аэроплан живой, воздух живой. Ее город внизу тоже живой, хотя как-то по-муравьиному: невразумительное, бесцельное движение крохотных существ.

– Не хочешь попытаться развернуться? – спросил Голец. – Ты штурвалом, я педалями.

– Я могу и то и другое.

– Это хитро.

– Я знаю, что такое координированный разворот.

– Знать и делать – разные вещи, но если хочешь… Вперед.

Страх ушел. Для него не осталось места. Она надавила педаль правой ногой, медленно выкрутила штурвал вправо, почувствовала равновесие. Аэроплан накренился и повернул. Конечно, повернул – он и создан, чтобы на нем летать. Приборы все регулируют, однако тот факт, что она приказала самолету и тот подчинился, показался страшно важным. Окно сбоку заполнилось темными извивами Биттеррута, верхушками деревьев. С земли узор не увидеть, не увидеть, как течет по долине река – не подчиняющимися логике излучинами, словно забрасываемая удочка; как вода, раскалываемая, разрезаемая песчаными косами, потом опять соединяется. Однако в открывшейся перспективе таилась и неизвестность. Утратились детали, мир съежился до лоскутного одеяла. Все деревья стали одинаковыми, поля – однообразно плоскими и зелеными.

– Отклони руль направления еще немного. – Голец выплюнул табачный сок в кофейный стакан. – Чувствуешь скольжение?

Как только она выровняла самолет, перед ней выросли горы, и пришлось снова поворачивать, облетая долину шариком, катающимся по внутренней поверхности сферы.

Когда они сели совсем недалеко от ангара, когда отключился мотор и остановился пропеллер, Голец сказал:

– Ты самородок.

Радость. Одна радость. Он не мог знать, что произнес слова, которые ей хотелось услышать больше всего.

– Правда? – спросила она, надеясь на развитие мысли.

– У меня бывали ученики и похуже. – И Голец жестом велел ей вылезать.

Теперь, полетав на «трэвел эйре», Мэриен воспринимала его иначе. Теперь ей знакомо ощущение штурвала, педалей, ритмичный стук выбрасывающего искры двигателя, вид оранжевого кончика крыла, указывающего вниз на реку, когда она разворачивалась над ней. В полете она была слишком сосредоточена и не могла полностью осознать тот волшебный факт, что она – она, Мэриен Грейвз, – сидела за штурвалом аэроплана, но теперь, вспомнив, испытала головокружение.

– С полетами дело такое, – начал Голец. – Летать неестественно. Тебе нужно научиться не следовать своим инстинктам, а выработать новые. Например – самое простое, – аэроплан глохнет, и ты теряешь высоту. Что будешь делать?

– Отдам штурвал от себя, чтобы вернуть скорость.

Голец кивнул:

– Ты так читала в книгах, но наверху все иначе. Когда такое случается, тебе меньше всего хочется вниз, но это абсолютно необходимо. Необходимо нацелить нос, куда тебе совсем не хочется, и уйти туда. Чтобы наработать голову летчика, требуется много времени. Нужно терпение. И самообладание. Наверху можно занервничать и перестать лететь.

– Знаю.

– Нет, не знаешь. Не можешь знать, по-настоящему.

Хотел ли он сказать ей, что лучше отступиться? Хоть и назвал ее только что самородком? Увидел ли в ней какую-то изначальную непригодность? В долине было совсем тихо. Ни ветерка, ни пения птиц.

– Ну, что скажешь? – не унимался Голец.

У Мэриен пересохло во рту:

– В смысле?

– Все еще хочешь летать?

На мгновение ей показалось, что ответить она не сможет.

– Если вы назовете цену, я найду возможность оплатить.

Голец широко улыбнулся, и от того, что кривая линия большого рта загнулась по краям, набрякшие глаза почти закрылись.

– У меня для тебя хорошие новости. Обалденные новости. Такие хорошие, что ты не поверишь. – Он выдержал театральную паузу.

– Не поверю во что?

– Кое-кто хочет оплачивать твои уроки. Тебе не нужно платить ни цента.

На мгновение она совершенно растерялась, но растерянность быстро ушла, уступив место уверенности.

– Нет.

Рот большой рыбы опустился вниз:

– Что значит «нет»?

– Нет.

– Мэриен! – Голец положил ей руку на плечо и легонько потряс. – Новости действительно хорошие. У тебя есть покровитель.

– Кто?

– Вообще-то он предпочел бы остаться неизвестным.

– Баркли Маккуин.

Лицо Гольца стало непроницаемым:

– Никогда не слышал.

– Больше некому. Нет. Я буду платить сама.

– Боюсь, это невозможно. – На лице Гольца выразилось искреннее сожаление.

– Что, мои деньги хуже денег Баркли?

Конечно, ерунда.

– Я не знаю, о ком ты.

– Он не мог не понимать, что я догадаюсь. Люди не толпятся в очереди за меня платить. Только один недавно предлагал.

– Тогда почему бы просто не порадоваться подарку?

Она отвернулась.