В 826 году ютландский конунг Харальд Клак (то есть «Ворон») первым из предводителей викингов заключил ленное соглашение[70] с франками, получив земли по реке Везер. Таким образом, это тоже не случайный бандитский рейд – это настоящее колонизационное освоение чужих территорий, хотя, казалось бы, происходит в самый первый период, когда ничего подобного еще не должно быть. Поэтому любая периодизация, как я уже отметил, весьма условна и сопряжена с большим количеством исключений. Впрочем, в массе своей предприятия викингов первого периода, которые отразились-таки в письменных свидетельствах того времени, являются именно набегами, причем вряд ли чересчур многочисленными.

В этом отношении чрезвычайное происшествие на острове Линдисфарн является показательным. Разбойное нападение на монастырь, безусловно, стало очень горестным событием для обитателей монастыря, однако в масштабах всей страны осталось лишь отдельным актом насилия, вряд ли серьезно повлиявшим на повседневную жизнь ее остальных обитателей. Учитывая развитие средств массовой информации, подавляющее большинство населения никогда об этом не узнало (за исключением, конечно же, властей). Набеги такого рода и составляли бо́льшую часть викингской активности в течение первого периода.

Что же конкретно случилось в монастыре? Перебили монахов (правда, некоторым удалось спастись) и ограбили казну. Каждому было ясно, что монастырь – очень богатое место. Во-первых, монастыри не платили налогов, а значит, вся их хозяйственная деятельность, которую они в обязательном порядке вели, непосредственно отражалась на росте их благосостояния. Церковь во все времена являлась одним из богатейших феодалов и субъектов хозяйствования. Монастырям принадлежали земли, на которых трудились крестьяне, их и обеспечивавшие; туда же стекалась церковная десятина – обязательное приношение десятой части результатов любого труда. В итоге монастыри концентрировали в себе несметные богатства, поэтому ограбить монастырь считалось у викингов первейшей удачей. Ведь за один заход удавалось получить деньги, драгоценную церковную утварь и непременно – торжественные одеяния для богослужения и покрывала, изготовленные из дорогих материалов. Подумать только, на сколько плащей хватит алтарного облачения!

Тут еще надо иметь в виду следующее. Мы, современные люди, можем в любой момент пойти в магазин и купить (ну хорошо: заказать по интернету) практически любую желаемую вещь. А в те далекие времена, даже имея деньги, как можно было обзавестись, скажем, каким-нибудь роскошным парчовым занавесом? При любом количестве денег – где его достанешь? Такие вещи изготовляются лишь в нескольких ремесленных центрах во всей Европе, и уж точно не в родной Скандинавии. Если везти из Византии, то во сколько же все это обойдется? А ограбив монастырь, можно, как со склада, без проблем получить вожделенную вещь, и не ее одну, а, скажем так, «в комплекте».

Поэтому монастыри и церкви всегда были для викингов мишенью номер один. И церковь же стала первым средством, которое попытались применить против подобной тенденции, осознав ее масштабность. Когда набеги на европейские территории стали постоянными, в Данию из королевства франков немедленно была отправлена очередная христианская миссия. Франкские монахи и епископы прибыли с богатыми дарами – и принимающей стороне стало ясно, что сотрудничество в этой области может принести определенную выгоду. В борьбе язычества с христианством проходили десятилетия, однако под давлением франков новая религия распространялась все больше. Многие викинги принимали христианство во время набегов и зимовок в чужих краях; крещение входило в условия договоров с оседавшими на чужих территориях северными пришельцами. Доходило до курьезов: некоторые крестились по нескольку (вплоть до восьми) раз, с удовольствием принимая подарки за эти крещения. Постепенно христианские миссии добрались до Швеции. В Бирке появилась первая в Швеции церковь, однако большого воздействия это не возымело, да и не могло возыметь. Дело в том, что цивилизованные франки постоянно пытались договориться со своими соседями как с подобным себе, организованным государством, что было ошибкой. Предположим, что абсолютно все население той же Бирки – христиане. Это не будет значить ровным счетом ничего, потому что в соседних поселениях живут люди, которые, во-первых, остаются нехристианами, а во-вторых – не считают авторитетом центральную власть и могут отправиться грабить Бирку с таким же успехом, как и другие земли. Более того: формирование местных христианских центров привело к обратному результату, ведь они стали идеальными пунктами сбора оперативной информации о грядущих набегах (например, где имеются богатые монастыри). Ведь если знают двое, то знают и все остальные.

Помимо христианизации противника, франки предприняли еще одно действие на опережение, рассчитанное на парирование возможных угроз и направленное в первую очередь против Дании. Это создание так называемого «фрисландского буфера». В последние годы жизни Карла Великого и при его единственном выжившем сыне Людовике Благочестивом (то есть в первой половине IX века) земли во Фрисландии стали на регулярной основе раздаваться викингам, в первую очередь датским (первым из которых, как мы помним, стал Харальд Клак). Это помогло обеспечить своеобразную «прослойку» между непредсказуемым скандинавским миром и «приличными» территориями франков. Одним из ярчайших представителей когорты викингов, получивших таким образом землю, был некто Рёрик Фрисландский – судя по всему, наш будущий Рюрик. Вероятно, он приходился родственником Харальду Клаку (правда, не совсем понятна степень родства). Он получил (если быть совсем точным, то захватил) город Дорестад во Фрисландии[71], и в конце концов Людовик Благочестивый был вынужден передать ему в ленное держание ряд фризских земель с центром в Дорестаде, и он там некоторое время правил. Его активная деятельность прослеживается в хрониках франков до 879 года, а затем следы теряются. Некоторые исследователи полагают, что он отправился в Ладогу.

Я уверен: многие источниковеды (в частности, И. Н. Данилевский) сейчас возразят, утверждая, что подобное развитие событий никак не подтверждается русскими летописями. Однако замечу, что хронология, принятая в русских летописях, на данном историческом этапе условна так же, как и уже рассмотренные нами классификации походов викингов. Точность всех дат в ней составляет плюс-минус 14 лет, и все из-за неверного определения отправной даты русского летописания – года вступления во власть византийского императора Михаила Мефиста. Причем непонятно, с какой именно датой произошла путаница: его номинального восшествия на трон (в младенческом возрасте) или же начала его самостоятельного правления. Обе даты не совпадают с тем, что указано в «Повести временных лет». Таким образом, в нашей летописной системе имеется лакуна, составляющая порядка 14 лет и придающая всем датам известную условность. Именно это и позволяет временно́й системе «Повести…» наилучшим образом сочетаться с точной и выверенной хронологией, присущей франкским хроникам. Применительно к теме нашего разговора это означает, что Рюрик вполне мог оставить Дорестад и уехать в Ладогу. Причина у него могла иметься весьма простая: Дорестад был разграблен так, что делать там было просто нечего. Кроме того, в это время один из рукавов Рейна катастрофически изменил свое русло, и Дорестад оказался несколько в отдалении от судоходной реки, вследствие чего утратил былое значение и привлекательность. К тому же в любую секунду могли явиться родственники из Дании, и с ними пришлось бы воевать (как уже приходилось, кстати говоря). Ладога же – совсем другое дело, как уже отмечалось: это «ворота» в торговлю с Востоком, позволяющие организовать поставку пушнины и рабов туда и получение серебра оттуда любым способом, будь то путь по Средиземному морю вокруг Испании или по суше со стороны будущей Руси. Однако, как бы то ни было, и Рёрик Фрисландский, и Харальд Клак – личности еще полулегендарные, сродни былинным героям, потому что мы о них почти ничего не знаем, кроме того, что они были.