– Эми? – Я перекладываю Элоизу со своих коленей. – Эми, с тобой все в порядке?

– Голоса, – говорит она. – Я слышала голоса.

– Это Маркус и Челси. Они проводят операцию… – Я ошеломленно замолкаю, когда она выходит на свет.

Ее глаза впалые, рот пугающе кривится с одной стороны, а кожа покрыта открытыми мокнущими язвами. На ее голове почти нет волос, лишь несколько свалявшихся белых прядей спадают с покрытого струпьями, кровоточащего черепа, из которого торчат маленькие рога.

Она выглядит как чудовище.

– Эми? – выдыхаю я.

Мутировавший призрак в коридоре совсем не похож на смеющуюся красотку, которую я помню. Ее позвоночник изогнут, а руки вытянуты и неестественно искривлены каким-то измененным геном шимпанзе, который загрузили в ее панель. Я осматриваю ее тело, отмечая как минимум десять признаков различных генов. Питон, крыса, бык… Их взломали и впихнули в нее, словно не осознавая, что те с ней сделают.

За всю мою жизнь, за все время, что я помогала «Небесам», никогда не видела, чтобы кто-то так мутировал.

Элоиза просыпается.

– Мамочка, тебе нельзя вставать. Ты болеешь.

– Я слышала голоса, – повторяет она.

А затем делает шаг вперед, и одеяло сползает с ее плеч. На ее запястьях блестят кандалы, которыми она прикована с помощью цепей к железному поясу на талии.

– О господи, – шепчу я. – Эми, что они с тобой сделали?

Прищурившись, она смотрит на меня, и я инстинктивно отступаю назад. В мгновение ока Эми словно впадает в бешенство. На ее лице появляется усмешка, когда она еще на шаг подступает ко мне.

– Эми?

Она с рыком бросается на меня, скаля пожелтевшие клыки.

Я тут же прыгаю на диван и прижимаюсь к стене. Цепь вокруг ее талии вжимается в тело и дергает назад. А она рычит и дергается в оковах, словно животное, попавшее в сеть. Ее зрачки вытягиваются, стирая все намеки на человечность во взгляде, она смотрит на мою шею.

– Мамочка, прекрати! – кричит Элоиза.

– Одичалая, – выдыхаю я и хватаю Элоизу за плечи. – Вы не можете держать ее здесь. Это опасно, дорогая. Ее пожирает гнев.

– Нет, мама просто болеет, – возражает она. – Ей становится лучше, просто она должна отдыхать.

– Держись от нее подальше, Элоиза. – Я бросаю взгляд на цепь, которая протянута между руками Эми. – Кто это с ней сделал?

Маркус распахивает кухонную дверь. Его лоб блестит от пота, а пластиковый фартук забрызган кровью.

– Состояние твоего друга стабилизировалось, – говорит он, вытирая лоб тыльной стороной ладони. – Я извлек пулю и прижег рану. – Тут он замечает рычащую жену. И застывает. – Челси, Элоиза! – окрикивает он дочерей. – Отведите вашу маму обратно в комнату и заприте дверь.

Девочки уводят мать из гостиной. По какой-то причине Эми не пытается напасть на них, как на меня. И она все еще разговаривает, а значит, ее не полностью поглотил гнев, но процесс неизбежен. Опасно удерживать ее здесь и дальше, даже прикованной и запертой в комнате.

Маркус вытирает окровавленные руки о фартук. Я молча смотрю на него, чувствуя, как колотится сердце.

– Как ты мог так с ней поступить, Маркус? Зачем ты закачал ей на панель алгоритмы, которые так изуродовали ее?

– Нет, – побледнев, говорит он. – Нет, дитя мое, я этого не делал. Она сама скачала лекарство, когда появились первые симптомы. Это помогло, но ее тело сильно изменилось, а гнев все равно начал поглощать ее. Поэтому я отключил проклятый алгоритм и приковал ее, чтобы обезопасить нас. И теперь пытаюсь ее исцелить, отыскивая более безопасный код.

От произошедшего начинает кружиться голова.

– Какой код? От гнева нет лекарства.

– Есть несколько, – говорит Маркус. – Но никто не может дать гарантий, что он сработает, к тому же, как ты видела, у них есть побочные эффекты. Люди работают над кодом по всему миру. Мы не единственные, кто видел, как срываются любимые.

– Но это же сумасшествие. – Я потираю лоб, морщась от нескончаемой головной боли. – Гнев – это неврологическое состояние, его нельзя излечить каким-то алгоритмом. Гентех не влияет на мозг человека.

– Пока нет, но однажды будет, – говорит Маркус. – Ты лучше всех должна понимать это. Люди говорили, что невозможно создать устойчивую антивирусную вакцину, пока твой отец не создал такую. Просто на такие исследования требуется время. С каждым днем мы подбираемся к лечению гнева все ближе и ближе. Код, который скачала Эми, писали тысячи семей, которые пытались спасти своих близких.

Я откидываюсь на спинку дивана и закрываю лицо ладонями. Так работают все кодировщики в «Небесах» – никаких правил, никаких тестирований, никаких гарантий, – но я никогда не видела, чтобы кто-то мутировал так сильно. Науке известно множество экспериментов, которые ученые проводили на самих себе, и я уверена, Эми знала, на какой риск идет. Но воспоминание о ее покрытой струпьями голове и маленьких рогах сводит меня с ума.

Это кровавая мясорубка. Это бесчеловечно. Но и «Картакс» не лучше. И доказательством тому служит фотография пятилетнего Коула со шрамами на груди. Неужели папа действительно сделал это с ним? Череп ломится от боли. Мне хочется проснуться от этого кошмара.

– У тебя мигрень, да? Она все еще мучает тебя?

– Да, – говорю я и потираю затылок.

Когда у меня закончились обезболивающие, я приезжала к Маркусу. Но у него тогда не было таблеток, только ген-код, который мне никак не подходил.

– Скорее всего, это из-за стресса, но сейчас приступ сильнее, чем раньше.

– Конечно, когда ты видишь, что кого-то подстрелили, это вызывает стресс, – говорит Маркус и распахивает дверцы старого шкафа рядом с диваном. – Мы с Челси недавно пополнили запасы… а вот и он. – Маркус достает поднос со шприцами и с радостной улыбкой поднимает один. – Обезболивающее, стандартная доза. У меня есть только то, что используют при инфекциях, но он должен снять острый приступ.

Я с опаской смотрю на шприц, но все-таки закатываю рукав до плеча. С обезболивающим я смогу сесть за руль. Автопилот проконтролирует дорогу, а Коул сможет поспать на заднем сиденье. Может, мы не так далеко уедем, но зато сможем отправиться в путь уже вечером.

– Спасибо, Маркус. Ты не представляешь, насколько это мне поможет.

Он втыкает иглу мне в плечо. И инъекция мгновенно действует – словно кто-то вылил ведро воды на огонь, полыхающий в моем черепе. Я закрываю глаза и откидываю голову на спинку дивана, теряясь во внезапно нахлынувшем чувстве невесомости, которое пришло на смену боли.

– Так хорошо… – бормочу я, развалившись на диване.

Мое тело и нервы постепенно перестают пульсировать, замолкают словно тень от затмения, которая накрывает город. Губы покалывает, а веки странно тяжелы, когда я пытаюсь открыть глаза, чтобы оттолкнуться от дивана…