– Ну, как там этот прохвост? – спросила Бригадиршачуточку воинственно. – Который ухитряется не стареть, ну, ты понимаешь, оком я…

– Граф? – уточнила Ольга. – Вот о нем-то иречь… Мне думается, нужно перед вами извиниться. За то, что я вам не поверила.

– Ага! – торжествующе воздела указательный палецстарушка. – Неужели устроил нечто такое, что тебя окончательно убедило? Ая ведь говорила, что из ума не выжила…

– Все еще хуже, – устало сказала Ольга,присаживаясь в изголовье. – Если бы он был один…

Она принялась рассказывать все с самого начала, с тогомомента, как прибежал босоногий посланец умирающего мельника. Старушка слушалавнимательно, ни разу не перебив, разве что порой меленько крестилась, и виднобыло, что эта процедура для нее в новинку (Ольга отметила, что в комнатепоявилось сразу три иконы, а на столике лежит толстенная растрепанная книга вкожаном переплете, на котором вытиснен православный крест).

– Вот так, – закончила она, чувствуя огромноеоблегчение. – Теперь, вполне может оказаться, вы мне не поверите…

– Это с какой такой стати? – живо возразилаБригадирша. – Эка невидаль! Дело совершенно житейское. Чего я только вжизни не навидалась, милая моя… Однажды в Париже – я тогда была, конечно, ненынешней дряхлой развалиной – принялся за мной ухаживать некий кавалер…Кавалер, доложу тебе, был не из последнего десятка – красив, остроумен,краснобай, каких мало, дважды дуэлировал из-за меня, серенады на испанскийманер ночью под окнами пел… Я тогда, не в пример будь взято, согласно правиламвосемнадцатого столетия была особою легкомысленной – и в конце концовпригласила кавалера в спаленку на философические беседы о смысле жизни и сутибытия. – Она бледно улыбнулась, глядя куда-то в невозвратноепрошлое. – Как сейчас помню: ночь лунная, в парке как раз зацвели каштаны,тишина и свежесть, я стою в том самом палевом платье с фламандскими кружевами,которое произвело несказанный фурор на балу у герцога Орлеанского, с рубиновымфермуаром на шее, жду пылких слов и умелых лобзаний… И представь себе, этотмошенник, вместо того чтобы наброситься на меня со всей куртуазностью,притискивает к стене и разевает рот… а там у него вместо зубов – натуральныеклычищи, острые, как иглы, кривые, и ладит он вцепиться мне в глотку… Елеотбилась, хорошо еще, один добрый знакомый научил кое-чему полезному. Некавалер это был вовсе, а упырь, жаждавший кровушки. Всякое бывало –восемнадцатое столетие, знаешь ли, было богатым на чертовщину. А ты хочешь,чтобы я тебе не верила… Отчего же не верить? Говорю тебе, дело житейское: тытеперь ведьма, вот и все. – Увидев невольное движение Ольги, старушкауспокаивающе погладила ее по руке. – Ну ладно, ладно, сболтнула неподумавши, не ведьма ты, а, пожалуй что, колдунья. Ольга печально улыбнулась:

– Autan entre mordu d'un chien que d'une chienne…[10]

– Ну, это ты чересчур, – серьезно сказалаБригадирша. – Есть тут разница, есть. Ведьма – это что-то вовсе уж жуткое,а колдунья, если поразмыслить… ну, не такое уж и страшное. Ты же не виновата,что этот старый пройдоха именно тебе спихнул обузу с плеч…

– Вашими бы устами…

– Ну, не переживай. Жизненный опыт мне нашептывает, чтос колдовством, душа моя, дело обстоит, как с кухонным ножиком – им с одинаковымуспехом можно и хлебушка нарезать, и человека порешить до смерти. Не в ножикегрех, а в руке, что его держит… Так что, душа моя, попробуй-ка ты пустить своеумение на добрые дела.

– Хорошо вам говорить… – сказала Ольга. – А я,откровенно скажу, и не представляю даже, что это за добрые дела. О чем ниподумаю, в первую очередь приходит на ум исключительно возможность творить тотили иной вред…

– Не помирай прежде смерти, – твердо сказалаБригадирша, очевидно, не отыскав в памяти французского изречения, подходившегок случаю. – Осмотришься, обязательно что-нибудь найдешь – ну вот хотя быпостарайся отогнать эту нечисть от Танюшки. Они ж не успокоятся… а к князюжаловаться не пойдешь… да и князя они могут в два счета оплести …

– Не представляю, что и делать…

Бригадирша взмахнула сухим кулачком:

– Молодежь пошла какая-то квелая… Зачем же рукиопускать, сударыня? Возьми своих холопов в оборот, расспроси как следует,хозяйка ты им или кто? Быть не может, чтобы не нашлось средства… От любойнечисти есть средство, Оленька, даже от самого Сатаны. Ты же и не искалатолком? Вот и возьмись. Или будешь смотреть, как они измываются над Танюшкой?

– Знала бы как – в гроб бы загнала… – сердитосказала Ольга.

Старушка усмехнулась, ее глаза смотрели жестко и молодо,словно на Ольгу уставился сам восемнадцатый век, причудливым образомсовмещавший утонченнейшую галантность и жуткие злодейства.

– А на худой-то конец, голубушка… Мало ли травок? Послекоторых душа вмиг отлетает туда, где ни печали тебе, ни воздыхания? Коли уж онитакие твари, то и обращение с ними должно быть соответствующее. Мало лислучаев, когда за барским столом невезучему гостю попадался не тот грибочек?Повар, орясина, просмотрел… Все съели, как ни в чем не бывало, а бедолагаодин-единственный грянулся оземь, едва выйдя из-за стола… Помнишь, как уНесвицких тому титулярному советнику по оплошке повара в тарелку угодилапоганка? Едва откачали. А время нынче грибное, на грибы и грешить будут… Чтотак смотришь, не одобряешь?

Ольга сказала медленно:

– Вы знаете, если не останется другого выхода… Нужно жекак-то это прекращать… Но они, кто их знает, и почуять могут…

– А они почуяли, что это именно ты им огонькуподпустила?

– Уверена, что не доискались. Иначе, чует мое сердце,сразу нагрянули бы, кипя от негодования, отношения выяснять…

– Вот видишь? Если они сильнее твоих… холопьев, это нио чем еще не говорит. Тут, милая моя, обернуться может по-всякому. К сильномудетинушке, у которого в зубах шпага, а в каждой руке по пистолету, можетподкрасться сзади этакий плюгавый недомерок да ткнуть шилом точнехонько всердце. И где он будет, твой сильный, на каком кладбище? Не бывает на этомсвете такой уж неодолимой силы, чтобы с ней ничего не могли поделать вседругие… – старушка помолчала, потом с видом принявшего решение человекасообщила чуть ли не торжествующе: – А ведь придумала! На худой конец…

Если уж совсем ничего нельзя будет поделать, беги ко мне.Возьму пистолет – их в доме видимо-невидимо, даже у тебя имеется, –попрошу Ермилку-кузнеца сделать серебряную пулю, он у нас на все руки мастак –да грохну прямехонько в лоб чертову графу. Против серебряной пули, как мнеобъяснили еще в Париже, страшно вспомнить, сколько лет назад, ни одна нечистьне устоит. А со старухи какой спрос? Подумают, из ума выжила окончательно,сунут взятку губернским властям, да и замнут дело…

– Это уж вы чересчур, – сказала Ольга. – Этои впрямь какое-то восемнадцатое столетие получается…