Фрэнси поставила «гольф» на ручной тормоз под вековым кленом.

— Оставь мне пистолет, сам беги к Стюреплану, — сказала она Перу. — Я за тобой. Позвони Сэмми и попроси нас впустить. Зайди со двора. Никто не должен тебя видеть.

Пер вылез из машины и ринулся прочь. Фрэнси рывком открыла бардачок и вытащила ручную гранату. Все следы надо уничтожить.

Она тоже вылезла из машины, выдернула чеку, швырнула гранату в «гольф» и побежала со всех ног, но ее сразу же бросила на землю взрывная волна.

Встав на ноги, она увидела, что с водительского места «хаммера», шатаясь, вылез ребенок, мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Он горел. За ним показался еще один ребенок, тоже мальчик, с автоматом в руке и насквозь простреленной грудной клеткой. Оба упали навзничь, почти одновременно.

Фрэнси опешила, потом повернулась и побежала вслед за Пером.

Господи, дети!

Она бежала по траве, под кронами деревьев, мимо Королевской библиотеки, через Стюрегатан, выбежала на Хумлегордсгатан, которая, к счастью, была совершенно пустой, и добралась до двери, за которой ее уже ждали Пер с Сэмми. Пер съежился и весь трясся. Сэмми — с порцией жевательного табака во рту, сильно осветленными волосами и желтоватым искусственным загаром. Настоящий сноб. Тусовщик, сидит на кокаине и устраивает вечеринки для городской богемы. Он сразу предложил Фрэнси и Перу выпить по глотку из его фляжки и позвонил личному шоферу.

— Тебя кто-нибудь видел? — спросила Фрэнси, сидя на полу под дверью.

— Не думаю, — ответил Пер.

— Что случилось? — поинтересовался Сэмми.

— Просто покатались на машине, — ответила Фрэнси.

Сэмми приподнял бровь.

— За нами гнались на «хаммере» и расстреливали из автомата, — пояснила Фрэнси. — Он сгорел. «Гольф» я тоже взорвала.

А про себя подумала: «Не такая уж большая потеря».

— Ничего себе, — удивился Сэмми. — Ну, тогда вы неплохо выглядите.

— Мне нужно наложить швы, — сказал Пер, прижимая куртку к ранам на голове и на лбу.

— Поедем к мадам Гастон, — предложил Сэмми.

Фрэнси скривилась. Мадам Гастон — француженка семидесяти пяти лет от роду — оказалась в Швеции из-за любовной истории и решила остаться, хотя ее брак распался почти сразу же. К тому времени, когда власти обнаружили, что у нее нет медицинской лицензии, она уже двадцать семь лет имела частную врачебную практику. Просидев два года в тюрьме и заведя там бесценные связи, она стала зашивать раны и выписывать лекарства бандитам разного калибра. Ее умения признавали все, и никто не обращал внимания на отсутствие у нее образования («Я — самоучка», — гордо говорила она с характерным прононсом), но Фрэнси все же предпочитала услуги доктора Валлина, когда дело касалось соматических заболеваний, и доктора Лундина, когда ее беспокоили психологические проблемы.

Однако в экстренных случаях мадам Гастон была незаменима. Дома ее можно было застать практически всегда, и принимала она круглосуточно. Единственный риск состоял в том, что она сама могла отбросить коньки в любой момент. Дело в том, что в горло мадам Гастон была вставлена трубка и речь ее походила на звуки хрипящей волынки. Питалась она сигаретным дымом, кофе и круассанами и отличной физической формой похвастаться не могла.

Через пару минут к двери подъехал белый лимузин Сэмми.

— А ты не мог найти что-нибудь поскромнее? — упрекнула его недовольная Фрэнси, садясь в машину.

— Это не в моем стиле, — был ответ Сэмми.

— Неужели?

В светло-голубом, с искрой костюме, с чем-то вроде кашне на шее, в белоснежных, кричаще дорогих кроссовках «Адидас», с огромными золотыми часами в изумрудах на запястье, а также с этой своей невероятной прической и фальшивым загаром, он везде привлекал всеобщее внимание. Неудивительно, ведь время от времени он тусовался с Петером Сипеном,[8]но Фрэнси все равно была вне себя.

— Не волнуйся, дарлинг, — сказал Сэмми, похлопав ее по колену. — Нынче люди такие рассеянные. Они с собой-то не знают, что делать. Неужели ты думаешь, кто-то обратит внимание на двух окровавленных чудиков, сначала прокравшихся в парадную, а потом укативших на лимузине?

Фрэнси только пожала плечами. Сейчас она думала о другом.

Дети. В «хаммере» сидело двое детей. В нее стреляли двое мальчишек.

— Он использует детей, — сказала она.

Похороны. Похороны Оливера. Те два мальчика, что смотрели тогда на нее. И девочка у ресторана «Вальян».

— Тварь! — тяжело выдохнула она.

Постаравшись напрячь память еще немного, Фрэнси поняла, что за ней еще пару раз наблюдали именно дети либо же она сталкивалась с ними вроде как случайно, но теперь стало ясно — это все что угодно, только не случайность.

— Как ты? — спросил Пер, обняв ее.

Дети. О господи! Маленькие солдаты.

— Голова болит, — ответила Фрэнси.

— Кокс будешь? — спросил Сэмми, порывшись во внутреннем кармане пиджака.

— Спасибо, не надо.

— Пер, а ты?

— Нет, пожалуй, — отказался тот.

— Ну, как хотите.

Сэмми открыл металлическую коробочку, в которой хранил драгоценный порошок. Насыпал чуть-чуть на крышку сверху и как следуют вдохнул.

— Ты не замечал каких-нибудь детей, толкущихся рядом с твоими клубами? — спросила Фрэнси.

— Детей? — удивился Сэмми, положив коробочку обратно в карман пиджака.

— Да, детей. Лет одиннадцати-двенадцати.

— Я как-то не обращал внимания.

— Теперь будешь обращать.

Сэмми задумчиво провел ладонью по прическе, обильно политой лаком.

— Хотя, пожалуй, и замечал, — сказал он, помедлив. — Сидят группками там и сям или бегают среди публики. Просто я думал, что за ними родители плохо присматривают. А что?

— Я тебя проинформирую, если посчитаю нужным, — отрезала Фрэнси, и разговор был закончен.

Мадам Гастон сидела перед огромной плазменной панелью и курила двадцать пятую за день сигарету, когда появились Фрэнси с Пером и Сэмми. Худая и морщинистая, с седыми кудрями, в очках в толстой оправе, как носили в восьмидесятые, она была одета в плюшевый спортивный костюм темно-лилового цвета, как минимум на два размера больше, чем нужно. На ногах — коричневые чешки, купленные еще в веселые семидесятые, на шее — кулон с фотографией Макса, бывшего любовника, с которым она обманывала мужа еще до свадьбы. Просто она придерживалась мнения, что брак не для того, чтобы его блюсти. Сейчас она уже ни с кем не шалила: здоровье не позволяло, — но у нее были любимые порноканалы.