С помощью Игоря я кое-как доплелась до подъезда, и, поговорив с хозяевами по домофону, он почти на руках донес меня до лифта, после чего передал заботливой Аннушке, которая уложила меня на диван и принялась делать компрессы и поить меня какими-то каплями, сразу наполнив комнату запахом лекарств.

В это время из соседней комнаты доносились оживленные голоса Алевтины Прокофьевны и Игоря – судя по всему, он рассказывал ей о происшествии.

Наконец охи и вздохи утихли, и Алевтина Прокофьевна с Игорем предстали передо мной.

– Здравствуйте, Татьяна, как ваше самочувствие? – заботливо спросила Алевтина Прокофьевна.

– Спасибо, уже намного лучше. Да вы зря так волнуетесь, ничего особенного…

– Ну как же ничего, Игорь сказал, что нашел вас на улице, без сознания. На вас напали?

– Вроде того.

У меня не было ни малейшего желания рассказывать матери Андрея всю предысторию.

– Нельзя ли позвонить от вас? Мне очень неудобно, что пришлось вас побеспокоить, надеюсь, за мной приедут.

– Ну что вы, какое беспокойство! Думаю, напрасно мы не вызвали врача…

– Нет, нет, нет! Это совершенно лишнее. Я чувствую себя уже нормально.

Чтобы доказать это, я без посторонней помощи поднялась с дивана. Боль в затылке ощущалась еще довольно сильно, но в остальном я чувствовала себя сносно, и даже головокружения почти не было.

Я позвонила Алексею, вкратце обрисовав ситуацию, и он пообещал заехать за мной минут через сорок.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – тем временем говорил Игорь.

– Как же, Игорек, а чай?

– Ничего, вы с Татьяной прекрасно попьете, и потом, думаю, у вас и без меня найдется о чем поговорить, – ответил он, намекая, очевидно, на то, что я провожу расследование по делу Андрея.

Игорь ушел, а мы с Алевтиной Прокофьевной отправились на кухню. К сожалению, вопреки намекам, которые делал Игорь, у меня было не так уж много сообщений для моей собеседницы. И сегодняшний случай в клубе сводил к минимуму шансы на то, что в ближайшее время они появятся.

Алевтина Прокофьевна, задумавшись о чем-то, разливала чай.

– Спасибо, Аннушка, не нужно, мы тут сами, – сказала она, заметив, что в кухню заглядывает незаменимая Аннушка.

Домработница удалилась, а Алевтина Прокофьевна, закончив с чаем, обратилась ко мне:

– Скажите, Татьяна, а это… сегодняшнее происшествие… оно никак не связано с расследованием?

– Отчасти, – не захотела я притворяться перед умной женщиной.

– Вы знаете, я с самого начала почему-то именно так и подумала. Но ведь рассказать мне, что в действительности произошло, вы, наверное, не захотите?

– Пожалуй, нет.

– Ну да, ну да. Тайна следствия, – слегка улыбнулась Алевтина Прокофьевна. – Пейте чай.

– Не то чтобы такая уж тайна, – сказала я, отпив из чашки, – но просто никаких реальных результатов мои действия пока не дали – так стоит ли об этом говорить? Зато у меня есть для вас небольшая новость, гораздо более приятная.

– В самом деле? И какая же?

– Похоже, у Андрея наметилось что-то вроде алиби.

– Неужели! О, как бы это было хорошо! – Алевтина Прокофьевна поставила свою чашку и принялась слушать, не сводя с меня глаз. Было видно, что моя новость произвела на нее сильное впечатление.

– Дело в том, что, когда Андрей включал свою аппаратуру, у одной из его соседок сразу начинались помехи, и она не могла, например, смотреть телевизор. Так вот, в тот период времени, на который приходится момент убийства, эта самая соседка была больна и постоянно находилась дома, и, по ее словам, помехи прекратились только шестого числа, то есть в тот день, когда Андрея арестовали, а до этого они шли непрерывно. Это вполне может означать, что в момент убийства ваш сын занимался со своей аппаратурой, как он и сам утверждает. Этот факт может послужить доказательством его невиновности.

В глазах матери светилась надежда, и я не стала уточнять, что необходимо еще установить, был ли включен телевизор у соседки именно в момент убийства. В конце концов, я лично уже окончательно была уверена в том, что Андрей невиновен, почему же мне не поддержать эту уверенность в душе измученной женщины, которая в какой-то момент, возможно, оставалась единственным человеком, убежденным в непричастности сына к этому преступлению?

– Да, да, да, – оживленно заговорила Алевтина Прокофьевна, – теперь я тоже припоминаю… Ведь когда Андрей жил с нами, у нас тоже первое время были помехи, когда он включал аппаратуру. Знаете, такие волны и какая-то рябь по всему экрану. Но потом он принес какой-то приборчик, и мы стали включать телевизор через него. И помехи исчезли.

– А вы не знаете, он был в курсе того, что его занятия мешают соседям смотреть телевизор?

– Нет, этого я не знаю. Но скорее всего не был. Если бы Андрей знал это, то наверняка предпринял бы что-нибудь. Да тот же самый приборчик бы принес, и все проблемы соседки были бы решены.

В это время зазвонил домофон. Приехал Алексей. Я попрощалась с гостеприимной хозяйкой и вместе с Алексеем вышла на улицу.

– Ну, рассказывай, – голосом начальника, требующего отчета у подчиненного, заявил красавец-адвокат, как только мы сели в машину.

Мне это не понравилось.

– А лицо попроще не хочешь сделать?

– Лицо попроще? Вот я тебе сейчас сделаю… лицо. Тебя куда понесло на ночь глядя? Тебе сколько раз повторять – не шатайся по темным переулкам одна? И вообще – почему ты без машины? Опять колеса продырявили? Ну так возьми телефон, позвони, скажи – так и так, пришли машину туда-то. Я бы шофера прислал или сам приехал. А то как маленькая, ей-богу. А если бы посильнее врезали или, чего доброго, ножом пырнули? А? У самой в каждом деле то маньяк, то убийца, а до сих пор ничему не научилась.

Похоже было, что папочка собрался дать непослушной девочке нагоняй. Но я, раненная и уставшая, не расположена была выслушивать нравоучения. Поэтому на прочувствованный монолог Алексея ответила предельно кратко:

– Иди ты к черту.

Посмотрев на меня внимательнее, он, кажется, уловил мое настроение и поэтому спросил уже совсем другим тоном:

– Что случилось-то?

Поведав ему в общих чертах о происшествии, я снова поддалась отрицательным эмоциям, которые одолевали меня в тот момент, кода я очнулась на газоне.

– Ты понимаешь, что это означает? – возбужденно говорила я, размахивая руками и мешая Алексею вести машину. – Это означает, что они полностью контролируют мои действия. Знают, кто я, – это раз; знают мою машину – это два; знают моего клиента и наверняка знают, какое именно расследование я веду, ведь не случайно же меня привезли именно к дому Звягинцевых. Это три. И самое главное – меня шарахнули по башке именно в тот момент, когда я собиралась взглянуть на Гогу. А это означает, что они знают и то, кого я ищу. А хуже этого уже ничего быть не может.