– Аля, почему ты от меня скрывала эти сны?

– И что я могла тебе рассказать? Что меня мучают кошмары? Что я – не я по ночам? Брожу по собственной комнате, воображаю себя кем-то и под конец теряю сознание? Тебе не кажется, что дело пахнет клиникой?

– Глупости. Это всего лишь сны.

– Нет, Витя, это что-то другое. Конечно, в привидения можно и не верить… А что, если эта девочка жила здесь, в этой комнате, когда-то? Та обстановка, что я вижу, явно старинная. И мебель, и портьеры. И печка, не смейся, действующая! Я слышала треск дров в ней! Кирпичи, из которых она выложена, были теплыми! А на столе в подсвечнике горела свечка! Что ты на это скажешь?

– Давай рассуждать логически. Мистику отбрасываем…

– Я бы не стала, – спокойно сказала Аля.

– Что не стала?

– Мистику отбрасывать. И я не хочу рассуждать логически. Я сегодня еду к Нани, Катиной свекрови, Витя. Хочешь, поедем вместе. Она сейчас на даче, в Заречье.

– Хорошо, поедем. Где это?

– По дороге на Ульяновск, немного не доезжая до Лесинок.

– А потом заедем к Степке?

Аля согласно кивнула. Внука Маринина она видела всего раз, уже давно. Она вспомнила свое странное состояние после встречи с ним. Они поговорили всего минуту, она спросила, как его зовут, назвала свое имя и улыбнулась. Он остался серьезным, не ответив на ее улыбку. И Але вдруг стало неуютно под его внимательным, недетским взглядом. Он посмотрел ей прямо в глаза, неожиданно взял ее руку в свою, молча подержал и отпустил. Аля ушла к себе и долго не могла унять колотящееся сердце. Ей хотелось плакать, словно она что-то потеряла безвозвратно. Что-то тяжелое, ненужное и мешавшее ей. И теперь с облегчением оплакивала эту потерю.

– Вы должны это увидеть, Василий Валентинович, – Раков достал из кармана рубашки флешку.

– Что там?

– Это с камеры в комнате Алевтины Буровой.

– Я не любитель держать свечку над чужой постелью.

– Я смонтировал только то, что вас может заинтересовать. С хозяйкой комнаты происходит что-то странное. Именно ночью. Они с майором Марининым живут уже месяц, и это повторяется, только когда майор на суточном дежурстве.

– Хорошо, давай посмотрим. – Голод откинулся в кресле. На экране компьютера возникло изображение комнаты в полумраке. Комната была освещена только ночником, круглым шариком на тонкой ножке, издающим мягкий голубоватый свет. На диване, откинув одеяло в сторону, лежала женщина. Да, это точно была жена полковника Бурова, с которой он виделся только раз, лет пятнадцать назад на дне рождения ее дочери. Вдруг она повернулась на бок и широко открыла глаза. Голод невольно вздрогнул.

– Двенадцать часов ровно. Я сначала думал, что, может быть, она страдает лунатизмом, но…

– Что это с ней? Что она делает?

Женщина резко встала, протянула в сторону руку и сделала движение, словно накидывая на плечи что-то вроде шали. Быстро добежав до двери, она наклонилась к замочной скважине и приложила к ней ухо. Потом, распрямившись, схватилась за дверную ручку и начала ее дергать. Постояв так с минуту, она в отчаянии всплеснула руками, вскрикнула и заплакала.

– Слушайте, – Раков предостерегающе поднял палец.

«Мама, мамочка, выпусти меня отсюда! Я не буду у тебя больше ничего спрашивать, мамочка…» – донеслось из компьютерных колонок.

– Голос, кажется, не Алевтины, Василий Валентинович, вот странно. Я бы сказал, детский голосок. Хотя это, несомненно, она!

– Тише! – Голод прибавил громкость и уставился на экран.

Женщина подошла к печке и приложила к ней ладони. «Я не буду тебя спрашивать, не буду», – плача, повторяла она. Вдруг женщина замерла, прислушалась и оглянулась вокруг. На экране возникло ее встревоженное лицо.

– Смотрите, словно по заказу на камеру смотрит… – возбужденно воскликнул Раков.

– Да тише ты! – оборвал его Голод.

Женщина вдруг метнулась к стене и двумя руками стала колотить по ней. Она словно не чувствовала боли, шлепая и шлепая открытыми ладонями по твердой поверхности. «Верните мне ее! Верните мне ее! – кричала она в исступлении. Вдруг она, пятясь, отошла от стены, словно увидев кого-то. – Нет! Не нужно!» – закричала она, закрывая лицо руками. Она сделала шаг назад, еще один и упала навзничь.

– Что это было? – Голод ошалело посмотрел на Ракова.

– Не знаю… смотрите дальше. Это уже другая ночь. Впрочем, здесь почти ничего интересного, можно пропустить. Она просто ищет что-то по всей комнате. А вот дальше. Смотрите сейчас внимательно. Эта запись последняя, сделана сегодня ночью. Начало, как всегда… вот теперь…

Женщина подошла к печке и потрогала ее. Зябко передернула плечами. Отошла к окну, протянула руку.

– Похоже, что открывает ящик в столе и что-то оттуда достает. – Раков в волнении выдвинул и задвинул ящик стола Голода. Тот даже не заметил этого.

Женщина прижала к груди руки и постояла так с минуту, потом подошла к печке, опустилась рядом с ней на колени.

– Смотрите, смотрите, она вынимает кирпичи! И что-то кладет в нишу. Вы понимаете? – Раков уже почти кричал.

– Все, успокойся. Сядь. – Голод почти толкнул Ракова на стул.

– Она что-то туда спрятала! Обратили внимание, как у нее были раздвинуты руки?! Как будто она держала коробку! Или шкатулку! Точно, шкатулку! А в ней…

– Раков, очнись! Какая шкатулка! Даже если она там и была, ее уже давно оттуда достали!

– А если нет?!

– Проверь. Ты же все видел!

– Что же мне, печку разобрать?

– А что ты предлагаешь? Еще один потоп и еще один ремонт?

– Нет. Но я не смогу! У вас же этот, абрек…

– У него свои задачи. А все, что внутри квартиры, – на тебе, Раков. Давай, вперед, действуй. Оставь-ка мне записи с других камер, я посмотрю. Иди.

«Чутье этого журналюгу не подвело, получается довольно занятно. А с женщиной и правда что-то происходит. Конечно, все может оказаться и проявлением шизы, но все равно интересно. А этот пусть печку вскроет. Добавит остроты в сюжет! Не получится, Раков, боком пройти, не получится!» – Голод усмехнулся.

– Вызови через полчаса Рашида, Милочка, – сказал он, нажимая кнопку на интеркоме.

До прихода парня он решил посмотреть все остальные записи.

У него появилось странное чувство, что он уже где-то это видел. Глядя на своего друга детства Жорку Полякова, разгуливавшего в трусах по комнате, он вдруг подумал, что тот очень похож на своего отца. Аркадий Семенович был частым гостем в их квартире, самым, пожалуй, тихим и культурным. Он никогда не пил водку с матерью Васьки, он просто приносил ей цветы, конфеты и разные деликатесы в банках. Словно стесняясь, он выкладывал все это из газетного кулька, потом снимал плащ и шляпу и, оглядываясь на Ваську, шел в спальню. Однажды, вернувшись раньше положенного с улицы, Васька застал его сидящим за столом в одних трусах. Увидев Ваську, Аркадий Семенович метнулся в спальню, и Васька успел заметить только тонкие ножки, торчащие из трусов. Вот такие же ноги, тонкие и кривые, Василий Голод наблюдал сейчас и на экране монитора. Промотав почти все, Голод вдруг задержал кадр.