Я слышала, как после полуночи вернулись мои родители, но когда мама открыла мою дверь и заглянула ко мне, я притворилась спящей. Я панически боялась заговорить. Панически боялась того, что она может заставить меня сделать. Она может заставить меня громко сказать, что сделал со мной Тайлер. Может заставить меня поехать в больницу и заявить в полицию. Или, что еще хуже, просто не поверит мне. Она может обвинить меня в том, что я вела себя неправильно и сознательно заводила его, в чем я себя обвиняла и сама. И я не смогу пережить этого. Я хочу просто притвориться, что ничего не случилось. Я хочу просто погрузиться в благодетельный сон.

Но сон все не приходил. Я лежала в постели, час за часом, свернувшись в клубочек и обложившись подушками. В окно я видела, как луна спускалась ниже и ниже на безоблачном небе, а бледный, лавандовый свет зари начал подниматься над городом. Мне нужно было быть в тренажерном зале в семь утра, но я знала, что ни при каких обстоятельствах не смогу встать с постели, ни при каких обстоятельствах не смогу работать, так что около четырех часов утра я схватила свой телефон и послала Гарольду сообщение, что я заболела и не смогу прийти. Я была не в состоянии общаться со своими клиентами. Я была не в состоянии общаться вообще ни с кем. Я выключила телефон и бросила его на пол.

Боль по-прежнему пульсировала у меня между ног. Всякий раз, когда я шевелилась или перекатывалась с боку на бок, низ моего живота словно пронзала молния. И где-то около пяти часов утра до меня дошло, что Тайлер не использовал презерватив, и хотя я принимала противозачаточные таблетки, это не спасло бы меня от заболеваний, которые, возможно, у него были. До прошлой ночи я никогда бы не смогла подумать о нем такие ужасные вещи. Но все, что, как я считала, я знала о своем друге, больше не казалось мне правдой. В нем было что-то зловещее, что-то темное, чего я прежде не замечала. В одно мгновение он стал для меня чужим, незнакомцем, которого я больше никогда не хотела видеть.

«Я сама во всем виновата, — думала я. — Я назвала это свиданием. Я надела это платье, не надев бюстгальтера. Я слишком много выпила. И я поцеловала его. Во время танца я вела себя так, словно его тело было шестом, а я — стриптизершей. Я позволила ему отвести меня наверх и уложить в кровать. Может быть, он был так пьян, что не услышал меня, когда я сказала ему остановиться. Может быть, я недостаточно настойчиво сказала это».

И, наконец, около шести часов утра я забылась в беспокойном сне. Но спустя час я проснулась оттого, что моя голова стучала, а пустой желудок напоминал о себе. Во рту у меня так пересохло, что я не могла глотнуть, И я пожалела, что не прислушалась к совету Мейсона. Меньше всего мне в тот момент хотелось вставать, но я должна была выпить какой-нибудь жидкости, иначе моя голова станет стучать еще сильнее.

Я осторожно поднялась с кровати, стараясь удержать равновесие. Я чувствовала себя так, словно была больна гриппом в его самой тяжелой форме. Мои ребра ныли, ноги не слушались, а все мускулы были напряжены. Я с трудом вышла из комнаты и побрела по коридору к лестнице. Там уже стояла моя мама, все еще одетая в просторные черные пижамные штаны и сине-зеленую толстовку моего отца.

— Эмбер! — воскликнула она, и ее голос прозвучал неожиданно резко и отозвался во мне острой болью. — Что случилось с твоими волосами?

Я остановилась примерно в десяти футах от нее, стараясь избегать ее взгляда.

— Я их постригла.

«Держись, не говори ни слова. Веди себя так, словно с тобой все в порядке».

— Это я вижу, — сказала она, подходя ко мне. — Но когда? И зачем? Тебе всегда нравились длинные волосы.

Я пожала плечами:

— Прошлым вечером, когда вернулась домой. Я просто… взяла и постригла их.

Она обняла меня, но я стояла, не шевелясь, опустив глаза.

— Хм-м, — сказала мама, выпуская меня из объятий. — Немного выпила, не так ли? От тебя до сих пор пахнет алкоголем.

Я кивнула, наконец встретившись с ней глазами.

— Я не пойду на работу. Чувствую себя ужасно.

— Это меня не удивляет, — сказала мама. Она сделала паузу, потом протянула руку, отвела волосы от моего лица и посмотрела на меня оценивающим взглядом. — Мне нравится, — наконец объявила она. — Только надо подровнять концы. На самом деле так тебе идет. И, возможно, за такими будет легче ухаживать.

Я снова кивнула. Это было большее, на что я была способна.

Она поджала губы и наклонила голову набок.

— С тобой все в порядке, милая? Что-то случилось? Я не ожидала, что ты вернешься домой раньше нас.

— Я просто слишком много выпила. Раньше со мной такого не случалось.

Она продолжала смотреть на меня, словно решая, верить мне или нет.

— Ну, ладно, — сказал она наконец. — Пойду приготовлю тебе имбирный чай и тосты. Тебе сразу полегчает.

Мне стало дурно при мысли о том, чтобы попытаться проглотить хоть какую-то еду, но я кивнула, пусть даже только для того, чтобы она оставила меня одну. Когда она повернулась и начала спускаться по лестнице, мне вдруг захотелось окликнуть ее, расплакаться и рассказать ей обо всем. Попросить ее лечь рядом со мной в кровать и обнять меня, как она делала, когда я была маленькой и когда монстры, которые пугали меня, существовали лишь в моем воображении. Когда они не оказывались кем-то, кого я любила и кому, как я думала, могла доверять.

И внезапно я не смогла удержаться.

— Мама?

— Да? — спросила она, останавливаясь и оглядываясь на меня.

«Скажи ей. Произнеси это вслух».

Я открыла было рот, чтобы поведать ей всю историю, но смогла выговорить лишь два слова:

— Спасибо тебе.

Она улыбнулась:

— Не за что, дорогая. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Я пошла в ванную, где заставила себя пить воду пригоршнями, одну за другой, стараясь не смотреть в зеркало. Вместо этого я взглянула на мусорную корзину, стоявшую у раковины. Перед тем как пойти спать, я собрала все остриженные волосы и бросила их поверх завернутых в туалетную бумагу лоскутков, в которые превратилось мое платье и трусики. И теперь мои волосы лежали кучкой, похожие на темно-коричневое гнездо. Это была я сама, сидящая на горе мусора.

Я умылась, а потом решила принять еще один горячий душ, надеясь, что после этого смогу наконец почувствовать себя чистой. Но когда я сняла с себя длинную футболку и посмотрела на свое тело, я ахнула. Свидетельства происшедшего были повсюду — синяки на груди и на животе, на ребрах и на внутренней стороне бедер. А на ладонях — отпечатки ногтей, покрытые кровавой корочкой. Я не могла рисковать — мама могла зайти в ванную и увидеть все это. Я поспешно снова натянула футболку и бросилась в спальню. Там я надела черные легинсы и большой серый свитер. Когда я снова забралась в постель, несколько слезинок скатились по моим щекам. Спустя примерно пять минут мама принесла поднос с чаем и тостами, как и обещала, и я, как и накануне вечером, притворилась спящей. Мама снова погладила меня по волосам и приложила ладонь к моему лбу, как она всегда делала, проверяя мою температуру. И ее прикосновение было таким нежным, что слезы снова подступили к моим глазам.