– Ты об этом пожалеешь, – сказала она так, что услышали все, кто был рядом.

У богобоязненного ремесленника было шестеро детей, но на следующее же утро осталось только пятеро. На рассвете мужчина проснулся от страшного вопля своей жены – их новорожденный ребенок, еще не отлученный от материнской груди, лежал в своей колыбельке мертвым. Его смерть сочли естественной, ведь он родился прежде времени и был очень слаб. Но следующий месяц принес новую потерю – в тот же день и час скончался еще один ребенок, девочка. К зиме у ремесленника осталось двое детей – любимая дочь, кроткое и набожное дитя, и старший сын, уже юноша, сам в скором времени намеревавшийся жениться. К роковому дню они подготовились заранее, постились, причащались, запаслись святой водой и освященной солью, узнали от священника и некоторые сокровенные средства. Ночью они затаились у постели отроковицы и увидели, как ведьма вошла и склонилась над спящей девочкой. Тогда отец с сыном бросились на ведьму и убили с помощью освященного шила, нанеся не меньше дюжины ударов. Тело они закопали на пустоши.

Но когда инквизиторы, прознавшие об этом происшествии, приказали разрыть могилу, они не нашли там ничего, что было когда-то живым. Сначала им действительно показалось, что в земле лежит тело женщины, но потом обнаружилось, что это всего лишь грубо сделанная кукла, чучело, свернутое из тряпок.

И еще некоторые люди утверждали, что убили своими руками ведьму, но тела ее найдено не было, и чудовищные злодеяния продолжались.

И тогда инквизитор Вальтер затворился от мира и стал молиться. Он молился сорок дней и сорок ночей, а перед рассветом сорок первого дня небеса разверзлись, вспыхнуло пламя и раздался страшный гул, которого не могло выдержать человеческое ухо, – вероятно, то был Глас Божий. С неба упала звезда, и звезда упала в самый сад дома, где поселился инквизитор. Когда рассвело, и он сам, и хозяин дома, и домочадцы его вышли во двор и увидели, что сада нет, а на месте его глубокая яма с обожженными краями, на дне же лежит небольшая звезда – слиток неизвестного металла. Она погасла, но не остыла, и, едва подойдя к ней, Вальтер ощутил ровную волну жара. Инквизитор понял, что просьбы его были услышаны. С величайшей бережностью звезду перенесли в кузницу, и там с молитвой отковали молот. С этим молотом Вальтер пустился в путь. Он не знал, как будет работать обретенная им святыня, но надеялся на Господа. И так он объехал все селения, обошел все дома, но ведьму найти не мог. Он не вошел в один только дом – дом, где жили его родители и вдовеющая сестра. Когда же он переступил порог, сестра его затрепетала и заплакала. Она порывалась убежать, но Вальтер преградил ей путь. Молот в его руках потеплел, и инквизитор, сам не зная, что делает, легонько ударил им в грудь сестры. Она страшно закричала и упала навзничь. В эту секунду все узрели ее истинное лицо, лицо отвратительного демона, чей удел – проклятие, чей дом – ад, чьи дела – зло. А вслед за этим тело ведьмы рассыпалось в прах, и с тех пор в той местности никто не слышал о богопротивных деяниях ее.

Во второй же главе содержались сведения о так называемых истинных ведьмах. Авторы оговаривались – неловко им, дескать, применять высокое понятие истины к такому отвратительному явлению, как ведьмы, но именуют их так лишь потому, что почти не действуют на них святая вода, святая соль и не сходят чары с околдованных ими после причастия, не помогают им сакралии, экзорцизм не спасает их. Огненная казнь не берет их, и никакое земное оружие не в силах нанести им урон. Убить истинную ведьму можно только истинным оружием, каковым является молот ведьм.

По сведениям Шпренгера и Инститориса, молот этот был как бы невидим и являлся сам к тому, кто собирался объявить войну истинной ведьме. По крайней мере, этот тезис объяснял, кто и зачем изъял две главы из их трактата. Похоже, остальные иквизиторы, которым артефакт не явился, были не на шутку обижены этим обстоятельством.

…Через год Василия нашел старый знакомый – поверенный по делам отца, сдержанный и замкнутый человек по фамилии Арьев, который когда-то, тысячу лет назад, приходил в гости и играл с отцом в шахматы, а потом показывал ему какой-нибудь чудесный фокус. Они никогда не повторялись, и непонятно было, откуда этот сухарь в безукоризненных костюмах может знать столько фокусов? Это казалось настоящим чудом, наравне с теми чудесами, которые он видел каждый день.

– Не хочу! Не поеду! – Васька сознавал, что не стоит говорить так громко, но крики его все равно глохли в низких сводах кельи.

– Никто вас не неволит, – отвечал Арьев. – Вам следует только выбрать, с позволения сказать, опекуна в России, который бы принял на себя заботы о вашем состоянии. Это могла бы быть тетушка ваша, но она сама пребывает в отлучке, и адрес ее мне пока неизвестен.

Монастырь содрогнулся, по нему пронесся отдаленный гул. Арьев оглянулся, передернулся, промокнул платком лоб.

– Какая жара, – пробормотал он, хотя в келье было, скорее, прохладно.

– А вы, Иван Андреевич, не можете? – нашелся мальчик.

– Что?

– Вот… Заботы о состоянии.

– Конечно, могу, думаю, это было бы лучшим выходом из сложившейся ситуации, – с заметным облегчением кивнул Арьев. – Вам только нужно будет подписать кое-какие бумаги…

– Иван Андреевич! – Василий окликнул поверенного, когда тот уже шел к дверям. – А помните, как вы мне показывали фокусы?

– Разумеется, помню. А почему вы спрашиваете?

– Откуда вы знаете столько фокусов?

Лицо поверенного немного смягчилось.

– А я их и не знаю. Я учил их по книге.

– Но для чего?

– Чтобы показать вам. Вы так искренне радовались, а я… человек одинокий.

И Арьев повернулся к дверям, но выйти не успел – в келью заглянул брат Себастьян и сказал, что статуя святого Януария, уже двести лет стоявшая на своем месте, выпала из ниши и у нее откололась голова. Это казалось тем более угрожающим знамением, что святой умер как раз подобным образом – жестокий император Диоклетиан повелел отсечь ему голову.

Несмотря на дурное предвестие, братья были рады, что воспитанник остается у них, тем более что теперь пребывание ученика в монастыре щедро оплачивалось. Василий получил доступ к той части библиотеки, что была заперта, и за короткий срок прочитал трактат Шпренгера и Инститориса, труды Реджинальда Скотта «Выявление колдовства» и «Демонология», ужасающий «Пандемониум» Ричарда Бовита, «О чудесах» Христиана Германа, «Проклятых» Петруса Тиреуса… Читал он и «Magia Posthuma» Чарльза Фердинанда де Шерца, изданную в Кельне в одна тысяча шестьсот шестьдесят шестом году. После этих книг Василий не мог спать несколько ночей, лихорадка вернулась, и монастырская братия молилась о мальчике…

Попадались ему в руки свеженькие работы – «Физический феномен» Герберта Герстона и «Призрак живых» Генриха Дюрвилля. Последний волюм Василия порадовал – французский ясновидящий, оказывается, видел то, что видел и он.

Вероятно, монахи рассчитывали на то, что воспитанник захочет стать одним из них. Но напрасно. Через несколько лет брат Сальваторе скончался, сказав на прощание воспитаннику: