– Я соскучилась по моему малышу! – капризно протянула де Мерикур, обвивая его шею руками. – По моему нежному и пылкому Попо! – Она обвела взором, чуть затуманенным от хмеля и бушевавших в ней страстей, хранилище. – Все эти книги надо сжечь! Они мешают думать о революции!

Киты разлили шампанское по бокалам и выпили.

– Когда мы отрубим королю голову и создадим абсолютно новое государство, нам эти древности не понадобятся, – смело сказал обезьяноподобный Марат.

– А вы отрубите королю голову? – удивился Строганов.

– Конечно, отрубим, гражданин Очёр, – усмехнулся Дантон. – Король без головы куда интереснее! Не так ли, гражданин Робеспьер?

– Я бы так не торопился, – процедил Максимилиан Робеспьер. Он больше других желал отрубить королю голову и не только ему, но не хотел раньше времени пугать один из источников финансирования этого предприятия. – Если Капет будет игнорировать наши просьбы…

– Еще как интереснее! – вместо него воскликнул пылкий Марат. – Мы будем строить новый мир! И писать новую историю! А когда короля не станет, мы позовем парижан, они вынесут из этой библиотеки все эти книги и… Какой мы устроим костер! Мы ведь сожжем королевскую библиотеку, гражданин Дантон?

– Конечно, сожжем, гражданин Марат! Зачем нам королевская библиотека? – весело прорычал Дантон. – Это пожарище увидят и в Италии, и в Германии, и в Англии!

– И даже в России! – дополнил его Марат.

Слушая их, де Мерикур заливисто смеялась. А Павел Строганов не понимал, шутят киты революции или говорят правду.

– Сначала отрубим нашему королю голову, а потом вашему, гражданин Очёр, – вдруг сказал Марат, показав пальцем на молодого друга.

– У нас царь-император, – поежился молодой человек.

– Какая разница? – спросил Дантон. – И царю-императору отрубим.

– А нынче даже не император – императрица, – вымолвил Строганов.

– А мы и ей отрубим, – кивнул Дантон. – Деспоты не имеют пола! Так ведь, гражданин Марат?

– Именно! – подтвердил его пламенный сподвижник.

Очень скоро они это докажут!

– Императрице я бы отрубила голову с особой радостью, – обнимая и целуя в губы смущенного подобными разговорами любовника, сказала де Мерикур. – Мой милый, милый Попо!.. Мой сладкий пермский мальчик!..

Ромм улыбался, глядя, в каких прочных сетях оказался его ученик. Новые идеи, зов плоти, куда теперь деться юнцу?..

– Смерть деспотам! – взревел Дантон и приложил пудовый кулак в широкой груди. – Свобода, равенство и братство! Республика победит! Верьте в это!

– Жить свободным или умереть, гражданин Очёр! – подтвердил его слова пылкий Марат.

И три кита революции, и учитель Ромм, и госпожа де Мерикур затянули революционную песню. И с такой страстью они пели, что Поль Очёр не выдержал, подскочил и запел вместе с ними. В этот день о работе не могло идти и речи. Допив шампанское, вся компания выдвинулась из библиотеки продолжать патриотическое заседание в один из парижских кабачков.

Из Франции, перевернувшей все представления о порядке, каждый день уезжали дипломаты разных стран. Тихонько собирали вещи и, не предупредив никого, – а кого им было предупреждать? – садились в незаметные экипажи и уезжали прочь за пределы государства.

И вот однажды на квартиру первого библиотекаря конституционной монархии – пока еще таковой! – Поля Очёра прибыл старый, но очень важный господин в черном кафтане и седом парике. Обликом он был похож на дорогого нотариуса. Его сопровождал еще молодой мужчина тоже в неприметном костюме. Впрочем, приметные костюмы в этом году публика на парижских улицах не жаловала.

Гостям открыла прислуга, из гостиной доносились звон бокалов и хохот многих голосов. В том числе и женских. Пили, разумеется, за революцию и еще за любовь.

Когда слуга пошел звать хозяина, гости переглянулись, и старший сказал:

– Вертеп, сударь мой! Революционный вертеп!

И сказал он это на чистом русском языке. Вскоре к гостям вышел Поль Очёр, раскрасневшийся, в красном колпаке санкюлота. От вида его наряда лицо пожилого гостя побледнело и точно окаменело. Увидев чинных гостей, Поль Очёр разом остановился. Кто такие?..

– Здравствуйте, господа, – нарочито весело бросил он. – Вы по поводу разрушенной мебели в «Синем ястребе»? Это мы перестарались. Но я сейчас все оплачу! – он уже хотел было крикнуть слугу, но что-то остановило его, и он переспросил: – Вы из «Синего ястреба», господа?

– Мы от вашего папеньки, – сказал старший гость. Нет, это был совсем не нотариус! И не управляющий «Синего ястреба»! – И от матушки-государыни Екатерины Петровны. Да хранит ее Бог! Симолин Иван Матвеевич, – поклонился он. – И как посол ее императорского величества во Франции хочу спросить: – Что ж вы такое вытворяете, голубчик Павел Александрович?

Выражение удовольствия и счастья мгновенно покинуло лицо юного Попо.

– От-от кого вы? – заикаясь, спросил он.

Но старый гость показно молчал. И это было хуже любого ответа!

– Что за наряд у русского графа?! – словно готовый умереть от оскорбительной пощечины пропел старый гость.

Рука юного Попо непроизвольно стянула с головы злой шутовской колпак.

– Да я, я, – стал заикаться Попо.

– Ай-ай-ай! – покачал головой важный гость. – Других слов у меня нет! Только: ай-ай-ай!

Пожилым господином в черном и впрямь был не кто-нибудь, а барон Иван Матвеевич Симолин, а если прочесть его имя-отчество и фамилию точнее, то звучали они так: Иоанн-Матиас фон Симолин. Дипломат из обрусевших балтийских немцев, Иван Матвеевич был послом в Швеции, затем в Англии, а теперь исполнял должность посла во Франции. Именно его срочными донесениями и пользовались русский двор и лично Екатерина Вторая, доверявшая Симолину полностью. На свой страх и риск Иван Матвеевич Симолин пока не уезжал, оставаясь сторонним наблюдателем и ожидая развязки разразившейся катастрофы.

– А что такое? – пытаясь быть смелым, спросил Поль Очёр. – Что я сделал?

– Батюшка ваш извелся, не знает, что и думать, – сказал пожилой дипломат. – Может, при смерти уже! Вот вам письмо от него, вручаю лично, при свидетеле, – он указал рукой на спутника, – мой секретарь и помощник Петр Петрович Дубровский. (Молодой мужчина и юноша поклонились друг другу. Кажется, тот, кого назвали Дубровским, хоть и был старше юноши, но все же хорошо понимал его, очень хорошо! От каких радостей жизни его пытаются оторвать!) Батюшка требует вашего возвращения домой, Павел Александрович, и как можно скорее.

– Я никуда не поеду, – вдруг очень резко ответил Павел Строганов: ему стало страшно от одной только мысли, что его хотят увезти из Франции!

Сзади из гостиной после новой волны хохота вылетела красивая женщина в синем платье, сверкнула на гостей опасными карими глазами и обняла сзади своего Поля.