– Как ты его назвала?! – на фоне общего гула голос Мариам привлек Женино внимание сразу. – Беляшик?!

– Ну, а что такого?

– Да это же… Это расизм! – Мариам ткнула в пышную грудь сестры пальцем и обернулась к Жене. Её щеки пылали, в глазах горел праведный огонь.

– Это просто ласковое слово.

– Беляшик?!

– Ну, а что? Женька такой беленький…

– Она назвала тебя Беляшом! – пожаловалась Мариам, как будто он сам не понял.

– Каринэ! Я от тебя такого не ожидала, – возмутилась тётя Лали.

– Да я же любя! Женька, вон, и в ус не дует. Это Мариам раскудахталась.

– Ну, все правильно! Хорошая жена за своего мужа всегда заступится, – поддразнил Каринэ ее муж Карен. – Я прав, отец?

– Да ну вас всех! – воскликнула Мариам. – Кажется, Елена Сергеевна в окне мелькнула. Пойду, открою.

Мариам выскочила в коридор. Недолго думая, Кравец пошел за ней следом. Она с такой горячностью бросилась защищать его чувства, что это требовало поощрения. В виде поцелуя. Для начала. И кое-чего посущественнее, потом…

Мариам забыла… Банально забыла о том, что так и не выпила те таблетки. Оказалось, что когда у тебя, наконец, сбываются все мечты, когда ты всё же получаешь то, о чем в принципе уже даже не мечтала, память становится удивительно избирательной. Драгоценные моменты счастья она заботливо раскладывает на полочках своих хранилищ, и этих артефактов вдруг становится так много, что на плохое в них просто не хватает места. Оставаясь ночью одна в своей комнате, Мариам вынимала эти сокровища из тайников и любовалась ими снова и снова. Будто боясь забыть, как он целовал ее, остановившись прямо посреди улицы, как они убегали от охранника старого парка, который в их детство парком и был, а теперь, вот, стал частной территорией, как, продрогнув, пили чай в «Рубене», а потом он провожал ее. И опять целовал, не желая отпускать. А вокруг пахло весной, кипарисами, дождем и отцветающими садами. И непонятно было, отчего она больше пьяная – от этого воздуха, что шел на нее чем-то необратимым, или от своей любви многолетней выдержки.

– Не хмурься. Не то очень скоро у тебя здесь появится морщина, – Мариам провела пальцем между Женькиных бровей, разглаживая образовавшуюся бороздку. Ей давно уже следовало уходить. Тем более что ему последние минут сорок вроде как и не до нее было. Кравец сидел, уткнувшись в компьютер, а она за ним наблюдала.

– Угу… Я покроюсь морщинами, и ты меня непременно разлюбишь. – не отвлекаясь от своей работы, пробормотал Женя. Мариам слабо улыбнулась. Он зашел на тонкий лед. Потому что о чувствах они как раз и не говорили. Ни разу. Почему? А бог его знает. Иной раз так хотелось ему сказать «Я люблю тебя, Жень. Знал бы ты, как давно я тебя люблю», но в последний момент что-то останавливало. Может быть, глупый девчоночий стереотип о том, что мальчик должен признаться первым. И тогда во рту, как после недозревшей хурмы, вязло. Слова намертво прилипали к губам, языку, нёбу, да так и умирали непроизнесенными.

Меняя тему, Мариам поинтересовалась:

– У тебя что-то не ладится?

Чтобы между ними не осталось недомолвок, Женя в деталях ей объяснил, что за шумиха поднялась вокруг его детища, и как вообще так получилось. Поэтому Мариам более-менее понимала ситуацию. И даже подыгрывала ему. Хотя Кравец четко дал понять, что она может этого не делать. Но ей хотелось. Мариам испытывала какое-то болезненное удовольствие от своего присутствия в его Инстаграмной жизни. Ведь еще недавно она могла лишь со стороны за ней наблюдать.

Насколько Мариам было известно, их старания дали свой результат. Но работы у Кравца не только не стало меньше, но в последнее время даже как будто прибавилось.

– Не то чтобы не ладится. Просто накопилась куча вопросов, которые я могу решить лишь на месте.

У Мариам по телу прошелся холодок. Она встала, не забыв укутаться в одеяло. Потянулась к своей одежде.

– Так ты уезжаешь? – небрежность в голосе – не более чем игра. Но она здорово прокачалась в играх. Вот если бы еще все внутри не дрожало от страха. Что все закончится, так и не начавшись.

– Без этого в любом случае не обойтись.

– Ну, да.

Мариам натянула трусики, влезла в брючки. Активная сексуальная жизнь и эйфория любви сказались на ее фигуре самым лучшим образом – она похудела еще на несколько килограмм, и теперь те сидели даже несколько свободно.

– Эй, посмотри на меня!

– Смотрю! – Мариам оглянулась через плечо, просунув руки в рукава.

– Я же не могу все бросить и остаться здесь. Мне нужно закончить дела.

– Конечно. Я понимаю.

– Точно?

– Угу.

Кравец смерил Мариам внимательным взглядом. Задумчиво растер виски, будто что-то прикидывая в уме, и вскочил от пришедшей ему в голову идеи:

– А поедем со мной?

– В Америку?! – Мариам растерянно пригладила волосы. Старательно усмиряя вспыхнувшую было радость.

– Ну, да. Думаю, за месяц-два я справлюсь с основными делами. А потом буду мотаться туда-сюда раз в пару месяцев. Совсем все бросить было бы глупо. У меня куча проектов. – Женя разговаривал, будто сам с собой, меряя шагами комнату. А после, все для себя решив и разложив в голове, остановился, кивнул каким-то своим мыслям и улыбнулся: – Ну, что скажешь?

Сердце рвалось сказать да. Глупое-глупое сердце, которое готово было на что угодно, даже разбиться в крошку, лишь бы только быть с ним.

– Я не могу, Жень. Ты же знаешь.

– Нет! Не знаю, – не стал облегчать ей жизнь Кравец. Подобрался весь, как золотой тигр, впился негодующим взглядом.

– У меня тоже бизнес. Конечно, не такой большой, как у тебя, но для меня очень важный. Сейчас, когда мы только-только запустились, я должна быть здесь. К тому же у меня сын. Я не могу его бросить.

– Ты могла бы взять его с собой, – стоял на своем Кравец.

– У тебя все так просто! А школа? А родители? Я не могу оставить их.

– Значит, не поедешь?

– Нет. Но я буду ждать тебя здесь, – вздохнула Мариам. – Конечно, если ты этого хочешь, – добавила быстро.

Кравец нехотя кивнул. Мариам выдавила улыбку. Потянулась к сумочке, небрежно брошенной в кресле, да так и замерла, потому что он подошел к ней.

– Не уходи. Давай до отъезда поживем вместе. – Женя коснулся носом завитков у нее на висках и потерся, как большой ласковый кот. – Надоело, что ты каждый раз уходишь… Не хочу.

Мариам закусила губы. Спрятала пылающее лицо у него на плече. Подняла руку и зарылась пальцами в его модно подстриженные волосы. Это было невозможное счастье. И невозможная же печаль…

– Не могу. Меня папа не отпускает, – улыбнулась грустно.