– Нет! Да… Черт. – Кравец тихонько выругался, сбавил скорость и резко повернулся к Мариам лицом. – Но ты же не хочешь сказать, что у тебя никого не было, кроме мужа?

Мариам ответила ему жалостливым взглядом. Посмотрела, как на полного идиота. Которого грех обидеть. Да он и был идиотом, чего уж, если какого-то хрена для него это вдруг стало так важно.

– Жень, немного прибавь. Не то опоздаем же, – вздохнула Мариам, когда повисшая пауза затянулась. Кравец послушно надавил на педаль газа. И до аэропорта они ехали уже молча. Видит бог, ему было над чем подумать. Например, над тем, как так вышло, что непорочная Мариам оттрахала незнакомца на первом свидании? «Как-как, изголодалась баба по крепкому члену. Вот и все объяснение», – услужливо подсказал внутренний голос. Замечание вполне здравое. И даже объяснимое с точки зрения науки. Но в то же время… Ладно. Очевидно, ему хотелось верить, что это он такой особенный. Другое дело, что развивая эту мысль дальше, можно было додуматься до такого, о чем думать было даже как-то… страшно.

Кравец получил парковочный талон, припарковался поближе к входу, заглушил мотор и, повернувшись к Мариам всем корпусом, все же осторожно поинтересовался:

– Но у тебя же были еще… мужчины?

– Да! Были. Был. А теперь отстань. Ага?

– Был? Один, что ли? – на это уточнение Мариам решила не отвечать. Она отстегнула ремень и вышла из машины. Кравец уставился ей вслед.

Ну, допустим, был. Она ведь для чего-то поправила сама же себя. Один… И что это значит? Конечно же, то, что он был для нее особенным. К идиотской, необъяснимой ревности Кравца примешалась еще более необъяснимая горечь. Будь он ребенком, непременно затопал бы ножками и заорал: «Я так не играю!». Ну, не глупость ли? Да полнейший идиотизм!

А все же с родителями она этого… одного не познакомила! – мелькнула злорадная мыслишка, прежде чем Женя опомнился и помчался догонять Мариам. Получилось, кстати, не с первого раза – он забыл про цветы для Лали. Пришлось вернуться, чтоб забрать лежащий на заднем сиденье букет. Еще одна заминка случилась на входе. То ключи забыл выложить перед рамкой, то непонятно откуда взявшуюся мелочь. Его даже досмотрели. И, кажется, Мариам не понравилось, что его кто-то лапал. Вот и хорошо. Не все ж ему её ревновать. Пусть даже без особого повода.

Пока он возился, из зоны контроля вышел дядя Рубен под ручку с тетей Лали. За время, что они не виделись, родители Мариам, конечно, изменились, но не слишком, Женя сразу же их узнал. Да и они его тоже! И как не было этих лет…

– Женечка! Сколько лет, сколько зим! – тётя Лали бросилась его обнимать. Все такая же маленькая и подвижная. Как птичка. – Как я рада! Как рада. Ты себе не можешь представить.

– Ну, почему же? Я тоже счастлив вас видеть. Дядя Рубен…

Назло всем опасениям и страхам, отец Мариам принял его вполне тепло. Крепкое рукопожатие, объятья. Тоже крепкие. Так что мужской дух старого волка окутал Женю с ног до головы. Согревая и успокаивая.

– Отъелся, что ли? А, Лали? Откормыли его в Амэриках? Помнишь, какой худущий всэгда бил? Хоть в одну харю по две порции трэскал!

– Кто бы говорил, папа. Ну, что, пойдем багаж забирать?

– Да-да. И скорей домой. Там дел нэвпроворот.

– Каких дел?

– Ну, как же? Посидим по-семейному, правда, Женечка? Я уже и Леночке позвонила. Приедут Каринэ с Кареном, Анаит и Гарик. Привезут внуков. У нас семь внуков, ты знал? Уже все взрослые. Время летит ужасно. Только вроде бы целовала маленькие пяточки…

– Нычего, еще поцелуешь. Мариам радит.

– Папа!

– Что папа? Что папа? Время-то идет. У нас в ваши годы уже трое било.

К счастью, по громкой связи объявили, что началась выдача багажа, и это избавило Женю от необходимости как-то поддержать эту тему. От мысли о возможном отцовстве его все еще бросало в холодный пот. Не помогло даже то, что они вроде бы неплохо поладили с Левоном. Это было все же другое. Он не чувствовал своей ответственности перед этим парнем. Та не связывала его, не довлела. И не требовала от него ни-че-го. Сегодня они могли общаться, а завтра он мог уйти. И никто бы его не упрекнул в том, что он оставил на произвол судьбы своего ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Из аэропорта ехали шумно. Весело. Разговоров о детях никто больше не заводил. На повестке возникли совсем другие темы. Более безопасные. Как жил город, пока его не было, чем? Прошлись по одноклассникам и общим знакомым. Вспомнили учителей. Обсудили даже проект Быковых.

– Нэ дадут Юлэчке ничего сделать, – вздохнул Рубен.

– Почему вы так думаете?

– Патаму шта теперь, когда все увидели, как эта может бить, желающих на этом нажиться появилось вай сколько! Отожмут и зэмлю, и все. Еще и мэстные помогут. Те нэ хотят жить по новым правилам.

Не понимая, о чем речь, не только из-за все усиливающегося акцента сидящего рядом дяди Рубена, но и в общем, Женя поймал в зеркале заднего вида взгляд Мариам. Повел чуть бровью, мол, объясни. И она, без слов его понимая, вздохнула:

– Юлька утвердила в деревне единые стандарты застройки. Чтобы местные не лепили сарайчики под сдачу из говна и палок, а строились исключительно по утвержденным нормам, вписывающимся в общую концепцию. Как ты понимаешь, многим это не понравилось.

– Назревает революция? – хмыкнул Кравец. – То-то Дуня приезжает.

– Дуня?! – всплеснула руками тётя Лали.

– Ну, да. Она же в проекте Юль Санны – главный архитектор.

– Этой девочке давно пора вернуться.

– Она не возвращается, мам. Здесь у нее работа. Вот и все.

– А еще Семен.

– Они не виделись пятнадцать лет!

– Как и вы с Женей, – широко улыбнулась тётя Лали, приперев дочь к стенке. – Старая любовь не ржавеет. Ох, а вот и Левончик нас вышел встречать! Как же я соскучилась по моему мальчику!

И закрутилось-завертелось! Нет, чтобы отдохнуть с дороги, родители Мариам стали готовиться к приему гостей. Правда, очень скоро на подмогу подоспели сестры Мариам, которых Женя тоже хорошо знал. Сердечные объятья, шуточки, споры, смех… Дым коромыслом. Прошло всего ничего времени, а у него голова гудела. Но так приятно. И до боли знакомо. Неожиданно для себя Кравец понял, что все его представления о семье рождены вовсе не дома. А здесь. На этой самой кухне. Где он маленьким мальчиком наблюдал в общем-то то же самое. И впитывал, впитывал в себя, как это. Не потому, что его мать была плохая, нет. Но потому, что у них с мамой никого больше не было. А тут… Сестры, братья, кузены, которых было так много, что он никак не мог запомнить их имена, тети и дяди, какие-то дети – неважно даже, чьи, ведь любили всех одинаково. И было в этом что-то… сказочное и для него несбыточное.