В съезжей избе, это что-то вроде нынешнего «обезьянника» в отделении милиции, мне показали задержанного монаха.

Чтобы никто меня не укорял в незнании истории, съезжая изба (приказная) – в России семнадцатого века – это канцелярия воеводы, куда съезжались служилые люди уезда на смотры и перед походами. Термин «съезжая» применялся в восемнадцатом-девятнадцатом веках к городским полицейским органам, а в двадцатом веке это стало местом содержания задержанных правонарушителей. Там же были районный полицейский участок и районная пожарная команда, возглавляемая брандмейстером в золотой каске с гребнем, огромным городским гербом и витыми золотыми погонами, как у статского генерала. Все это великолепие меркло от того, что там же были конюшни полицейского участка и пожарной команды. Пожарные выезды были конными, и у полиции были конные выезды, благо автомобилей в то время было очень мало и в основном в столицах. Лошадей заправляют не бензином, а сеном и овсом, которые перерабатываются в организме лошадей в крупные «яблоки», издающие соответствующий запах. Вывоз навоза два раза в неделю, а до даты выезда в дальнем углу участка росли навозные кучи, парившие зимой, а летом, особенно после дождей, выпускавшие на улицу ручейки темно-зеленого цвета.

– Хлыстовец тобольский, – сказал мне Иванов-третий. – Тобольской консисторией на него заведено дело о распространении лжеучения, подобного хлыстовскому, и образовании общества последователей своего лжеучения. Он возьми, да в бега подайся. Вот, по ориентировке и задержали. Смотри, как глазищи-то от похотства горят.

Я смотрел на монаха и не верил глазам. Точь-в-точь Распутин Григорий Ефимович. А может, я и ошибаюсь. Хрен с ним, может, и ошибаюсь, но попробовать можно.

– Разреши мне переговорить с ним тет-а-тет, – попросил я друга по совместной борьбе с революцией и терроризмом.

– Поговори, – удивился коллежский секретарь, – тебе, как поэту, это может быть полезным, может, стишок какой напишешь.

Я снял шашку, отдал ее Иванову и вошел в клетку. Иванов деликатно вышел в другое помещение.

Присев на лавку, я спросил у монаха:

– Ты знаешь, кто я такой?

Монах посмотрел на меня и сказал с кривой улыбкой:

– Как же тебя не знать, ты ангел небесный, с неба спустился меня просветить.

– Зря смеешься, Григорий Ефимов. Я первый из призванных учеников Христа и покровитель Святой России. Ты мне нужен для великого дела. Чуешь меня?

Монах оторопел. Он пытался сверлить меня своим взглядом, но я знал, с кем имею дело, и этот взгляд на меня не действовал.

– Что, хотел взять верх над ангелом? – спросил я монаха. – Ты гордынюшку-то свою смири, а не-то я естество твое снова Господу Богу передам на хранение, и будешь ты выхолощенным мерином, который может только ржать да жрать.

Монах бросился на колени и начал быстро читать «Отче наш», осеняя меня крестным знамением, вероятно, дьявола хотел изгнать.

– Не вздумай плюнуть на меня, – сказал я, – а то я тебя и языка лишу, чтобы ты землю не пачкал и языком своим баб не смущал и их не пачкал.

– Прости меня, отче, – сказал монах и заплакал. – Грешный я. А как с грехом своим совладать, не знаю.

– Слушай меня, – грозно сказал я. – Я тебе дам возможность спасти Россию, тогда все грехи прощу тебе.

– Что я должен делать? – спросил монах.

– Поедешь в столицу и пустишь слух, что можешь лечить болезни крови. У царя наследник смертельно болен, от любого прикосновения внутренние кровотечения. Болезнь называется гемофилией. Царица за сына что угодно сделает и на царя она большое влияние имеет. И ты должен знать, что в четырнадцатом году начнется война с немцами, а в семнадцатом году свершится большевицкая революция, и всю семью царскую большевики изведут под корень, расстреляют в восемнадцатом году. Тебя самого убьют в шестнадцатом году, и смерть твоя будет такая лютая, какую ты сам себе заслужил.

– Как же так? – растерянно спросил монах.

– А так Богом предопределено, – сказал я. – Если хочешь спасти себя, спасти семью царскую и спасти всю Россию, ты должен уговорить царицу и через нее царя, поделиться властью с Государственной думой и принять Конституцию. Чтобы монархия была конституционной. Тогда революции не будет, война закончится победой, а проливы черноморские будут у России и земли святые к ней отойдут. Отступишь в сторону, все будет так, как я предсказал. И тебя люди предадут проклятию. И вся семья твоя, дочки Матрена, Варвара и сын Дмитрий будут носить печать твою. Смотри. Ты про взрыв на Подкаменной Тунгуске в июне этого года слышал?

Распутин согласно кивнул головой.

– Так вот, это предупреждение было, а никто к предупреждению не прислушался.

Я встал и вышел.

– Ну как? – спросил Иванов-третий, отдавая мне шашку.

– Интересный тип, – засмеялся я, – охальник большой, и, поверь мне, скоро мы о нем услышим в таком масштабе, о котором не мечтал никто. Кстати, не помнишь, как его зовут, а то я чего-то и не спросил его.

– Сейчас посмотрю его запись, – сказал Иванов и взял журнал задержанных. – Так, Распутин, Григорий Ефимов, из крестьян Тобольской губернии, село Покровка Тюменского уезда, января девятого числа одна тысяча восемьсот шестьдесят девятого года рождения.

Выходит, что я попал в десятку. Что из нашего разговора получится, абсолютно не знаю. Но если хочешь что-то сделать, то нужно использовать все возможности, даже те соломинки, которые могут сломать хребет верблюду.

Так, в размышлениях я дошел до своего присутствия. Чтобы не было разнотолков, присутствие – это место работы. То есть место, где человек присутствует и делает свое дело. И сами понимаете, что в присутствии можно работать, а можно присутствовать и ничего не делать, и все равно будет считаться, что человек находится в присутствии.

Сравнивая военную организацию императорской России и Советской армии, я прихожу к выводу, что одно вытекает из другого, и что бы правители ни делали, что бы они ни выдумывали, но история сама по себе отбрасывает нежизнеспособное и оставляет перспективное. Как в Спарте, где уничтожали детей с какими-то отклонениями, так и армия отбрасывает от себя все наносное.

Возьмем, например, партийно-политическую работу. Идеологией раньше занимались священники, затем этим стали заниматься комиссары и политработники, потом снова пришли священники, а потом их заменили пресса, но уже того времени, в котором я нахожусь. И если армию держать в изоляции от общества и общественных течений, то это будет крайне реакционная вооруженная сила, которая будет сносить все без разбора, не жалея ни своих отцов, ни матерей. Вспомните Кровавое воскресенье девятого января в Петербурге. После этих событий офицеры Лейб-гвардии Семеновского полка стали нерукопожатными за подавление революции в Москве.

Такое бывает тогда, когда классовое и социальное расслоение в обществе настолько огромное, что выравнивание его невозможно без силы и кровопролития. У всех на памяти кровавые революции в Западной Европе и даже постреволюционное устройство не до конца решило все проблемы, а о России и говорить не приходится. Прогрессивная часть общества вытаскивает Россию в число передовых государств, а вся машина самодержавия упорно тянет в болото общинности и соборности. Революционное движение придавили, но оно затаилось в душах и умах склонных к переменам людей. Тигр заснул и стал выжидать время, чтобы проснуться вновь.