Егор достал снимки и молча, в течение двадцати минут, просматривал фотографии одну за другой. Потом вернул их в конверт и положил руки сверху.

– Бог ты мой, – обычно шутливую присказку Егор как-то растянул, будто осуждающе. – Я бы тоже от тебя ушел, будь я твоей женой.

– Но меня там не было!

– О-о-о, бог ты мой, это все меняет. Тебя там не было, а на фотках твой призрак. Так?

– Да ни хера не так! Я и сам не пойму, как это все случилось…

– Максик, бог ты мой, тебе тридцать, а на вид ты еще… мудрее выглядишь. Что, тебе надо объяснять, как это происходит? Перебрал маленько… Да я б на эту сучку даже без ста граммов запрыгнул. Ну, даже если ты ее не того, просто напился и уснул, так они могли тебя кантовать, как им надо.

– Они?

– Бог ты мой! А снимки делал кто, господь бог, что ли?!

– Я прекрасно помню, что тогда ушел. Ушел, и все!

Егор снова достал снимки.

– Там кто-то оставался? Черт, а почему мы думаем, что это в тот раз? Может, это в какой другой раз? И вообще, о каком разе идет речь?

Егор сам не ожидал, что разозлится на зятя. А из-за чего? Из-за того, что его бросила Анжела? Сам виноват. Нечего совать хер в подчиненных жены, да еще в присутствии папарацци.

– Началось все с банкета в честь десятилетия Анжелкиной фирмы. Ну вот, после банкета я попал к Элке. И не один. – Максим поднял указательный палец, чтобы укрепить рассказ. – С нами были этот хорек Игорь и…

Максим силился вспомнить, как звали того парня, но не смог.

– Бог ты мой, уже достаточно.

– Нет. Нас было четверо. Элка и три мужика. Если быть точнее, два мужика. Тот, имя которого не помню… Ну, мне показалось, что он гей. – Максим невольно вспомнил, как целовались хорек и безымянный гей. Его передернуло. Он взял бутылку и разлил по стопкам.

– Ты знаешь… Бог ты мой, конечно! – Егор хлопнул себя по лбу и посмотрел по сторонам. На холодильнике лежала газета. Он схватил ее, полистал, гыгыкнул – нашел то, что нужно. Схватил кухонный нож и начал, прикусив язык, что-то вырезать из газеты. – Смотри.

Макса забавляли телодвижения шурина, но он, приняв самый серьезный вид, взглянул на творения Егора. Перед парнями лежала статья о грузинском лидере, которую украшала его же фотография. Саакашвили что-то вещал с трибун. Макс посмотрел на Егора, все еще не понимая, чего он хочет. Шурин улыбнулся и положил на умное лицо президента Грузии неаккуратно вырезанную картинку. На ней было изображено не менее умное лицо Буша-младшего. Макс все понял.

– Вот скажи мне, Егор-мастер-на-все-руки, стоило ли делать такие шикарные спецэффекты? Не проще ли было заменить все это одним словом: «фотошоп»? Или ты считаешь, что я таких слов ну никак знать не могу?

– Бог ты мой, «фотошоп»! Я забыл, как это называется. Ну, так вот, у меня кореш занимается этой фигней. Он тебе враз определит, настоящий это снимок или фотожоп. Я могу…

– Отдай. – Максим разлил остатки водки.

– Бог ты мой, выжрали пузырь – и ни в одном глазу.

«Это ты так думаешь». Макс чувствовал, что сознание затуманилось, и горе от ухода жены не было таким уж и горьким – алкоголь подсластил. Они выпили, и Егор пошел к выходу. Максим следом.

– Ты фотки взял? – спросил Макс уже у двери.

Егор обернулся, пьяно ухмыльнулся и протянул руку зятю.

– Бог ты мой, конечно.

И тут, когда Максим пожимал на прощание руку Егору, захмелевший мозг Бабурина посетила тревожная мысль: «А ведь я так и не выяснил, где Анжела». Егор расслабил рукопожатие и попытался вытащить руку из клешни Макса. Максим не отпускал.

– Бог ты…

– Где Анжела?

– А шут ее знает.

Максим усилил рукопожатие.

– Бог ты мой, ты ж мне кости так сломаешь! У Олега она!

Егору сразу стало легче – по крайней мере, руке, Максим отпустил ее. Но тут же схватил шурина за шиворот его дорогой куртки.

– Ты что такое говоришь?!

– Бог ты мой! – Егор попытался вырваться, но без результата. – Я понимаю, что муж узнает все последним, но не настолько же, Макс! Он же ее еще в школе любил! То, что они одноклассники, ты хоть знал?

Максим кивнул и немного ослабил хватку.

– Бог ты мой, да у вас тут Санта-Барбара образовалась. Леся любит тебя…

Макс отпустил шурина и стоял, словно в воду опущенный.

– Но как мог Олег так поступить? Мы ведь с ним друзья!

– Бог ты мой, друзья!.. Ладно, зятек, я надеюсь, ты с этим дерьмом разберешься. А за фотки я тебе завтра звякну.

Максим продолжал стоять у открытой квартиры. Егор ушел. Внизу хлопнула дверь в подъезд.

Ничего странного здесь нет, иногда друзья оказываются стервятниками. Если уж ты как-то смог появиться на фотографиях, на которых ну никак не мог быть, то… То в этом мире все возможно.

* * *

Плохо не было, да и хорошо – тоже. Причина этого состояния не только во вчерашнем распитии с шурином. Максим никак не мог переварить измену жены (пусть в отместку, но измену с его же другом) и предательство этого самого лучшего друга. Ну почему люди поступают именно так? Именно так, что ты и поверить в это не можешь. Но почему Анжела бежит к этому перекачанному анаболиками бройлеру? Что, других мужиков нет, что ли?

«А тебе бы было легче, – спросил язвительно Максим-плохой, – если бы у нее между ног пыхтел… ну, например, Владлен Маркович? Целовал бы жирными губами ее груди, прикусывал соски?»

«Заткнись! – крикнул в ответ Максим-хороший. – Я не могу себе даже представить, что Анжела разденется перед каким-нибудь мужчиной».

«Ага, а в плановый осмотр у гинеколога она ему ноздри показывает».

«Самое обидное, – продолжал размышлять Максим-хороший, не обращая внимания на язвительные замечания Максима-плохого, – самое обидное, что она выбрала для измены моего друга. А он тоже хорош – пожалел бывшую одноклассницу, пустил переночевать…»

«Ты что, думаешь, он купил для нее кровать? – не смог промолчать Максим-плохой. – Или ты думаешь, она спит в одежде? А когда она принимает душ, Олег в ужасе выбегает в подъезд?»

«Заткнись! Заткнись! Откуда ты только взялся?!»

«Откуда я взялся? Я всегда здесь был! А ты у крестного спроси, всегда ли ты был таким хорошим малым? А потом мы еще поговорим о том, кто и откуда взялся».

«О чем ты? Эй! Эй!»

Тишина. Голова начала болеть. И Максим проснулся. Поднял голову и осмотрелся. Он вчера уснул на кухне. Перед ним лежала книга.

Максим встал. Все тело затекло. Еле добрался до ванной. Умылся. Сон о том, как чуть не подрались его два внутренних голоса, он воспринял острее, когда посмотрел на отражение. Из зеркала на него смотрели злые глаза. Еще не старик, но уже и не молодой человек.