Славик ложится на иранский ковёр с пятном от красного вина, надевает шлем с вырезанным на уровне рта отверстием. Перед тем как нажать кнопку на пульте дистанционного управления, затягивается через отверстие косяком.

– Приходи, – шепчет Славик и врубает яйцо.

Сначала он не видит ничего, кроме темноты, и это продолжается дольше обычного. Славик думает: сломалось, нужно новое заказать, последняя модель на прошлой неделе вышла.

Потом щелчок.

Секунда радужной ряби, как в сломанном сканере, опять темнота, ещё секунда, ещё, ну и вот оно, вот.

Комната с жёлтыми стенами на втором этаже дома возле рынка. Район глухой, полиция появляется редко, туристы не заходят. Солнечный свет с улицы разрезан мятыми жалюзи на узкие полосы. Под потолком медленно ползут по кругу деревянные лопасти вентилятора. На полу – кондиционер с бахромой пыли на решётке. Посреди комнаты кровать king-size, поверх кровати натянуто серое покрывало на резинках, раскиданы подушки, розовый дилдо, чёрный страпон на ремнях с заклёпками – Славик видит логотипы в основании силиконовых членов. На покрывале пятна от пролившегося лубриканта, прозрачные пакетики со следами белого порошка. Бритая наголо девушка с длинной шеей и острыми скулами протягивает к нему руку. Перспектива меняется, пространство складывается, девушка обхватывает его бёдра своими ногами, притягивает руками за плечи.

Оргазм в шлеме-яйце неотличим от настоящего. Когда отпускает, Славик поднимается над ней, смотрит ей в лицо.

В первую секунду он думает, что сеанс оборвался, какой-то сбой, глитч. Лицо девушки застывает, потом в груди у неё что-то клокочет и ёкает, она как будто хочет ему что-то сказать, но воздух в лёгких закончился, а вдохнуть она не может. Потом она изгибается на кровати, приподнимается на затылке и пятках, как мост из человеческого тела. Славик отшатывается, на дощатый пол летят силиконовые члены с логотипами у основания. В углу рта у неё появляется белая пенистая жидкость с прожилкой крови, глаза опрокидываются назад, видны только белки в сетке сосудов. Под потолком медленно ползут по кругу деревянные лопасти вентилятора. Приступ продолжается три минуты, вечность.

Затем её тело опадает спущенным колесом, она вытягивается на кровати. Между ног по простыне расплывается тёмное пятно.

Славик берёт её за подбородок, трясёт голову, прижимает ухо к её лицу, шарит рукой по шее, ищет пульс – внутри у неё и под кожей у неё пусто и тихо. За окном кричат дети, дребезжит об асфальт жестяная банка, тарахтит тук-тук.

Славик переваливается через девушку, начинает толкать сложенными ладонями в середину груди, раз-два-три-четыре, на пятый что-то хрустит под его руками и смещается в глубину.

Откуда он мог знать, она не говорила, что болеет, она же из масаев, они не признают медицину, на серой простыне прозрачные пакетики со следами белого порошка, надо позвонить, у него есть свой человек в полиции, пусть приедет, пришлёт кого-нибудь, машину, охрану, нужно уходить, шанс есть.

Целый час он сидит в комнате рядом с мёртвой девушкой в полукилометре от бурого, затянутого водорослями Индийского океана, в квартале возле рынка. Она обещала: всё вернётся, всё станет как раньше, нужно только выйти из комнаты и снова зайти. Боль пройдёт, мёртвые оживут. Каждый раз. Обещала. Он ещё будет вспоминать об этом случае, как о зажившей татуировке: больно было делать? Ну так, покалывало.

На кровати лежит тело, идеальное и мёртвое, пакетики со следами порошка, на полу рядом розовый дилдо, чёрный страпон, кондиционер с бахромой пыли на решётке.

Внизу на первом этаже дома трещит и ломается под ударом дерево, мужские голоса перекрикиваются на банту, стук ног по лестнице, затем ещё один удар, дверь в комнату срывается с петель, с грохотом летит на пол. Входят пятеро в камуфляже без знаков отличий. Впереди бородатый, в чёрном берете и чёрных очках-стрекозах, в руках у него АК последней модели. Славик видит планки крепления сверху ствольной коробки и снизу цевья, лазерный целеуказатель на верхней планке, тонкую гравировку по периметру пламегасителя: ИЖМАШ. Откуда это здесь, думает Славик. Африка же, конечная. Потом вспоминает: конечно, через Morgenshtern’а же всё идёт, через его нейронку, и бриф таргетологам он сам писал.

Он ждёт, что вот-вот картинка расползётся по углам, обрывки стянутся за пределы кадра, а звуки – крики детей за окном, тарахтение тук-тука, далёкие автомобильные гудки – стихнут, и его выбросит из нейропотока. Но чёрная дыра ствола взрывается изнутри, раскрывается оранжевой вспышкой выстрела, money shot, между глаз

вышибает ему мозги

Камера отъезжает. Общий план из-под потолка в дальнем углу помещения. Посередине комнаты на кровати – голый мужчина. Белый, крепкого сложения, с обгоревшими под кенийским солнцем руками, лицом и шеей. Увеличение. Фокус на лицо. Жёлтые волосы, загар, почерневшее входное отверстие посередине лба, нимб вытекшей крови со стороны затылка. Проходит пять минут, потом десять, изображение не меняется. По экрану идут помехи, рябь, свет в комнате с жёлтыми стенами гаснет

навсегда

Славик снимает шлем. Он лежит на красиво постаревшем иранском ковре с пятном от красного вина, в гостиной на последнем этаже «сталинки», с видом на реку и парк на другом берегу. Глубокая ночь, в комнате темно, только африканские маски на стенах слабо подсвечены жёлтым. Колдуны в трущобах Киншасы надевают маски во время обрядов, чтобы дух через них входил в человека. Маски можно купить на любом рынке, а если переворот или война – обменять на мешок муки. Грубо оструганное дерево, жёлтое мочало вместо бород и волос, зубы из железных костылей и гвоздей.

– Сука, – говорит Славик в темноте. – Сука.

53. Чёрная. Оружие

Я написала на студию, привет, я снова в деле, есть для меня что-нибудь? Мне ответили спустя сутки, написали, рады, что ты с нами, но только вот какой момент. Мы гонорары урезали немного. Подумала, видать, плохи дела. Спросила, сколько. Они снова молчали сутки, потом прислали таблицу с суммами. Даже хуже, чем я думала. Раньше три скрипта в месяц могли прокормить, теперь только на кофе такого и хватит. Спасибо, ответила, но, наверное, нет.

Следующий кадр. На моём телефоне входящий, генеральная, лично. Может, спрашивает, я всё же подумаю? Их последний полный метр, технологический шедевр, космическая тема, стыковка на международной станции, Morgenshtern проходит шлюз, команда из шести человек, разный пол, разный гендер, симулятор невесомости.

Спрашиваю, и что с ним, успех?

Говорит, полный провал. Никто не покупает. Везде эти чёртовы яйца. Новая реальность.

И голос у неё такой, вот-вот заплачет.

Или, говорит, может, мне будет интересно написать сценарий интеграции для этого чёртова яйца?

Серьёзно? Логотип на чешуе летающей тачки?

Она сказала, ну а что, новая реальность.

Попрощались.

Выбор мне оставался небольшой, например, строчить рассылки для стирального порошка. Так что, когда Славик постучался в мессенджер, я даже не разозлилась.

Он написал, как живёшь? Как дела? Я не отвечала два дня, он написал снова, потом ещё раз, Славик. Настойчивый. Ответила ему на четвёртый. Отлично, написала, дела. Как ещё у меня могут быть дела? Вот, рассылки, порошок стиральный. В перспективе детское питание. Не знаю, чего ещё хотеть от жизни. А у тебя как? Ещё думала, пошучу, спрошу, что у него в голове, потом вспомнила заблюренное лицо в салоне машины, передумала.

Он в ответ начал записывать голосовое.

Пока на экране крутился прелоадер, представляла себе, что он там говорит. Осознал ошибку? Скучает? Хочет увидеться? Позвать обратно? Подкинуть халтуру, пару скриптов по старой дружбе? Предвкушала, как пошлю его на хер. Думала, сначала спрошу, сколько заплатит, а потом пошлю. Пусть думает, что из-за денег.

Прелоадер крутился, Славик на том конце говорил и говорил, я покурила в окно, перегрузила мессенджер и телефон.

Потом он отправил.

Я подождала минуту, нажала Play. Слова были простые, как удар в нос, когда в голове вспышка и тут же темнеет. Он сказал,