Написала ему, в смысле убили? Он же внутри, в голове, как его можно убить? Не отправила, стёрла. Написала, зато, наверное, продажи, выросли. Стёрла.

Подумала, сука ты, Славик.

Написала, жди, я спускаюсь.

Не знаю, как он вообще доехал, он пьяный был в говно, сидел у подъезда в новом мерсе, ещё одет был необычно для него, я подумала, реплики раннего Yamamoto.

Помогла ему доползти до моей дыры, на ощупь Yamamoto оказался настоящим, подвела к кровати, он рухнул и отрубился, проспал восемь часов. Я сидела рядом и ждала.

Он проснулся под вечер, говорит, хочешь посмотреть? Я спросила, есть на чём? Он говорит, да, в машине, последняя модель, только ты многого не жди. Там сейчас интеграции в основном. Сделано качественно, бесшовные технологии, проекция, рендер, всё по высшему разряду. Для обладателей премиум-подписки меню, путешествия, рестораны, встречи.

Я ему говорю, вот сейчас не поняла. Подписки? Меню?

Ну да, говорит, интегрированное меню. Наводится из общей сети, из Morgenshtern’a. Базовые там намысливают, в первом корпусе тридцатки. А нейронка сама уже наводит на клиента. Всё у тебя в голове. Как-то так.

Ну да, говорю, ну да. В голове. Слоган кто придумал?

Говорит, розовая.

Спрашиваю, мальчик там остался хотя бы?

Он смотрит на меня, спрашивает, у тебя там мальчик был?

Подросток, говорю, беседовали с ним про разное.

Говорит, думаю, и его тоже нет. А если есть, ты осторожнее с ним. Он, скорее всего, сильно изменился.

И заплакал. Ну то есть как заплакал. Это же Славик. Засопел. Глаза опустил. Сказал, у него там девушка была, кенийка, встречала его, в шлеме. Сказал, он поначалу не очень просекал все эти темы про залупление самости и очистку слоёв сознания, но кенийка ему показала, и он понял. Зачем ездил в Африку, что там искал, чего хочет вообще от жизни и почему, всё, сказал, понял. Сказал, больше никто ему такого не показывал, ни раньше, ни потом.

А теперь, сказал, её там нет, умерла, и в шлеме каждый раз перед началом сеанса такая как бы пауза, темнота, вроде тёмного угла, откуда эта девушка раньше выходила, только никто теперь оттуда не выходит, и в этой темноте иногда поблёскивает что-то, как будто звёзды или чьи-то глаза, а потом снова темнота. А потом начинается. Интеграции, позитив, счастье, эмоции, оранжевый свет из окна бара. Крутые тачки, если хочешь. Оружие, лучшее в мире, безупречное, не оружие, а чистый оргазм, в каждом выстреле. Задействованы все центры поощрения. И контейнеры, как раньше в нейро. Всё есть. А девушки этой нет. И зачем ему это всё без неё, он не понимает.

Я молчала, слушала. Шайба пожарной сигнализации мигала под потолком красным светодиодом. Если там стояла камера, она показывала угол подоконника, стенку шкафа, фрагмент окна. Диван со мной и Славиком в кадр не попадал. Если комитетские зачем-то следили за нами, мы были для них пустым местом в этот момент. Отсутствующим элементом реальности. Как мой мальчик. Как его девушка.

Слушай, говорю. Как ты сказал? Про оружие? Не оружие, а оргазм?

Он кивает, ну да. Ижмашевские. Интеграция. А что?

Подожди, говорю. Информация же не пропадает. Всё дублируется. Каждая буква. В блокчейн, в облачные цепи. Из них ничего не удалить. Ты знаешь, спрашиваю, где хранится бэкап? Наши сеансы, твои, мои. Розовой. Всё, что мы видели. Нейротреки наши где?

Славик молчит, болтает воду в стакане, пьёт, гукает горлом.

Не знаю, говорит, но могу найти.

Найди, говорю. Найди, хороший мой. Я скажу, что с ними сделать. Напишу тебе скрипт. Лучший мой скрипт, и последний, если повезёт. Все слова придумаю, как обычно. Будет, говорю, у нас тоже оружие. Безупречное. Не оружие, а оргазм.

Смотрит на меня. Плакать перестал.

И ещё вот что вспомни, говорю. Только честно. Ты же в Африке своей смерть записывал? Хотя бы раз? Заказывали тебе такое живое?

Молчит. Кивает.

54. Чёрная. Компрометирующие связи

Розовая сказала, когда выгоняла меня, компрометирующие связи с подозреваемым в тяжком преступлении. Я тогда не придала значения. Мне говорили похожее на студии, когда не хотели квартальную премию платить, интимная связь с прототипом. Негативное воздействие на качество конечного продукта. Как будто конечный продукт, консервы из эмоций и оргазмов, получится недостаточно идеальным, если между зубов базового застрянет волос с лобка сценаристки. Как будто из-за компрометирующих связей чешуя на корпусе несуществующей ламборгини не так чётко сложится в логотип.

Когда Славик нашёл облако с нейротреками, там был и её архив. Я посмотрела всё, десятки часов видео. Прозрела, конечно.

Каждый из нас, я, Славик, дружок мой седой, видел в шлеме другое существо. Божество, проводника. Мальчика, кенийскую девушку, расстрелянную Сестру. Розовая officière видела только себя. Свою копию, двойника, отражение. Как будто там действительно стоял сканер где-то внутри, и он её в самом деле отсканировал и скопировал. Даже одежда выглядела так же. В поздних треках на всё можно было кликнуть, достаточно перевести взгляд и удерживать полторы секунды. Блуза Chanel, туфли Louboutin, джинсы Richmond. Иногда камуфляж с розовой буквой А на шевроне. Один раз чёрный никаб. И всегда одно и то же выражение лица. Опущенные вниз уголки губ, как будто она всегда недовольна. Острые скулы, как будто сжимает челюсти. Прозрачные глаза, один в один как у Сестры А. Я её по этим глазам и узнала под никабом. Как будто она никогда не хотела ничего другого, только оставаться самой собой, officière, причинительницей справедливости, фурией Перехода. Всегда, везде, при любых обстоятельствах.

Любой базовый, даже самый тупой, годный только на то, чтобы тыкать членом во вкладыш подменного тела, был разнообразнее в эмоциях, чем она.

Я видела и других людей в её треках. Везде был общий знаменатель, она их убила, этих людей. Розовая, officière.

Я запомнила не слишком много. Сгустки мозгов на полу, пятна крови на одежде, жёлтые ступни под одноразовой вискозной простынёй, бирки на больших пальцах ног. Разное. Что от них осталось. Я не знала этих людей, но уверена, каждого из них Комитет подозревал в каком-нибудь преступлении, а связь с ними могла скомпрометировать кого угодно.

Дружка моего среди них не было. Он не висел на решётке окна в одиночной камере с деревянной шконкой, не лежал на столе в морге. Я бы его узнала. Розовая говорила, он вас бросил, сбежал на Тёмные территории. Я думала, хорошо, отлично. Радовалась за него. Тогда и потом. Не хотела мстить за человека. Мне было достаточно мальчика. Я хотела, очень, очень хотела отомстить ей за мальчика. За никогда не существовавшего мальчика. Он меня, конечно, компрометировал, а я его.

Славик говорил, ты с ума сошла, это же галлюцинация, в лучшем случае цифра, нули и единицы, как за это можно мстить? Я спрашивала, кенийка твоя тоже цифра или галлюцинация? На этом наш спор заканчивался. Я видела эту кенийку в его треках. Красивая. Живая. Мёртвая живая.

И мы за них отомстили.

55. Сбой в системе. Снайперский

В подсобке башни «Око», в ста метрах от стены-экрана, освещающей по ночам опоры Третьего кольца, бывший базовый, известный на Тёмных территориях под прозвищем Воробей, подключает к полумёртвой сети Morgenshtern недорогую нейромаску позапрошлогодней модели.

Одежда на Воробье та же, что и всегда: оранжевый дворницкий комбинезон поверх футболки и тяжёлые всепогодные ботинки. Низко провисают растянутые пружины раскладной кровати. На приставном столике – чашка с остатками бурой жидкости, пустой пластиковый пакетик со щепоткой тёмной пыли. Воробей натягивает маску на лицо, ремешок с клеммами по-птичьему топорщит волосы на затылке. Включает устройство. Из-под растянутого поролонового бортика мигает всполох радужного света.

В нейромаске Воробей видит зеркальное