— Ни один из вас, свиней, не получил бы работу на Карибах, — сказал я как-то целому столу профессиональных рыбаков в баре Хагго. — Тем более во Флориде.

Реакция их была зловещей. Атмосфера за столом мгновенно накалилась, и Аккерман попросил счет. Вышло что-то в районе пятидесяти пяти долларов, которые он оплатил карточкой «меррилл-линч», в то время как прочие, сидевшие за столом, медленно вставали, явно намереваясь нам накостылять.

— Пора сматываться, — сказал я, когда мы выруливали со стоянки. — Похоже, я потерял чувство юмора.

— Похоже, они тоже, — отозвался Аккерман.

На шоссе Алии машины шли бампер в бампер из-за пробки, которую устроила толпа каких-то отморозков, решивших втоптать в асфальт водителя мотоцикла, потерявшего управление и врезавшегося в толпу серферов. Там их было человек сорок или пятьдесят, все — накурившиеся марихуаны.

Я резко вывернул руль и, отвернув от этой дикой сцены, направил машину к отелю. Несколькими минутами позже, уже с балкона, мы услышали вой полицейских сирен.

Аккерман открыл бутылку скотча, и мы сели полюбоваться закатом. Был отлив, прибой отступил, а свалка на шоссе слизнула толпу с пляжа. Наступило время расслабиться и насладиться созерцанием моря.

Аккерман курил, затягиваясь часто и глубоко. Жизнь словно умерла на его физиономии, и любой разговор с ним казался нелепостью.

Неожиданно он засмеялся и встал.

— Ладно, — сказал он. — Поедем к вулканам. Нас они там не станут искать. Рванем в горы прямо по двухсотому шоссе.

— Двухсотому?

— Ну! Вам понравится. Можем поставить рекорд — от Хило до Ваймеа за час семнадцать минут.

— И это сколько? — уточнил я.

— Пятьдесят три мили на полной скорости.

— Харлей-Дэвидсон.

Спустившись под проливным дождем с холма, мы влетели в жилые кварталы Хило на скорости чуть меньше ста миль в час. Спидометр позволял делать до ста восьмидесяти, но в этот момент мне не хотелось рисковать без всякого повода, поэтому я перешел на вторую передачу… Аккерман что-то проорал мне в ухо, когда жестяной почтовый ящик появился прямо перед капотом, но я успел отвернуть, ударил по педали газа, и, подпрыгнув на неровности колеи, мы выправили ход. До этого я ни разу не управлял «феррари», и пришлось потратить немного времени, чтобы привыкнуть к этому зверю… но теперь я чувствовал себя вполне комфортно, а потому откинулся в водительском кресле и, нажав на газ, пустил ее вперед. Любая машина стоимостью в шестьдесят тысяч создана для какой-то особой цели, но только сейчас я понял, для какой цели создана эта машина и чего она от меня хочет.

Цифры на спидометре меня явно обманывали, заставляя думать, что трехсотвосьмой «феррари» предназначен для быстрой езды. Ничего подобного! Множество машин предназначено для быстрой езды, и я управлял большинством из них… Но я никогда не сидел за рулем аппарата, который способен в дождь промахнуть пять миль серпантина со щебеночно-асфальтовым покрытием меньше чем за десять минут, скатившись с высоты в десять тысяч футов над уровнем моря до нулевой отметки.

Спуск был таким крутым и столь стремительным, что время от времени возникало фантастическое ощущение свободного падения — словно летишь с обрыва или паришь в воздухе. В такой момент все внешние звуки отмирают, а твои глаза вдруг увеличиваются до размера в полголовы, и фокус — острый как никогда.

Мы уже побили рекорд, или я так думал, что побили; но я не был в этом уверен, а Аккерман почему-то застыл в кресле пассажира и уже не следил за секундомером. То он в течение битого часа орал мне цифры каждые десять-пятнадцать секунд, а теперь вдруг замолчал. Занервничал, что ли? Широко раскрытые глаза, руки вцепились в приборную доску, покрытую черной кожей. Я видел, он понемногу теряет самообладание. Как ему, наверное, хочется, чтобы у меня возник повод сбросить скорость! Но об этом не могло быть и речи. Мы оставили все поводы на вершине горы, в тени, отбрасываемой тюрьмой Хило, за две минуты до нашего рекорда, и все еще чудесным образом живые.

Сконцентрируйся, твердил я себе. Держись линии падения, не трогай тормоза, используй только коробку передач и не моргай… Да, это было страшно опасно, и я почти терял контроль над этим зверем!

Но только почти. Эта машина была удивительно устойчивой. Наконец-то она смогла стать сама собой и показать нам все, на что способна, и у меня хватило совести не мешать ей. Далеко впереди, сквозь туман, я видел прибой, накатывающий на прибрежные скалы в бухте Хило. Полоса белой пены, простирающаяся в обе стороны до самого горизонта, словно нарисованная мелом линия, рассекала картину на две части: с одной стороны — покрытой сочной зеленью берег Хило, с другой — темно-серые волны Тихого океана. Воды залива были покрыты барашками, и — ни одного судна; холодное раннее утро в Хило, столице Большого острова. Население в основном — японцы. Они способны проспать все воскресенье, и совсем не многие из них — добрые католики.

Планируя Большие Гонки, я успел принять это во внимание со всеми прочими факторами этнического порядка. Сделал я это еще шесть часов назад, когда бары в Коне закрывались; причем Аккерман обмолвился, что, дескать, собирается на Бимини для участия в соревнованиях по ловле тунца — на следующий день или чуть позже… и это меня обеспокоило, потому что я как раз планировал использовать его новый желтый «феррари» для установления нового рекорда скорости для сухопутных дистанций на шоссе номер двести.