Ты думал, что знаешь ее. Ее, с которой тебе хорошо, уютно, удобно, комфортно, к которой ты невероятно быстро привык — к тому, что она рядом, к ее смеху, запаху, к ее рукам на своей шее, к ее улыбке, к разговорам… ко всему! Она вдруг оказалась так близко, как никто и никогда. Так близко, что уже будто бы и… и стала частью тебя. А потом ты видишь ее целующейся с другим.

А он, тот, кого она целует, тебе об это говорил.

Ты не поверил ему. А это оказалось правдой.

Так Игорь тогда подумал.

Теперь Игорь думает почти точно так же. Но именно — почти. А не так же. Это важно.

Ты не поверил ей. А это оказалось правдой.

Хотя поверить в нее было гораздо труднее, чем в ту, первую, ненастоящую, неправдивую правду. Ну как можно было поверить в то, что он, Игорь, действительно приехал в самый неподходящий момент? Что это был случайный, нежеланный, короткий, тут же прерванный Ритой поцелуй?

Как поверить в такое нелепое, постановочное, отдающее дешевой фальшью оправдание? Такое бывает только в мыльных операх и сопливых мелодрамах. Из серии совпадающих на ягодицах родинок.

Но это оказалось правдой. А, правда, как отмечал один из любимых писателей Игоря Марк Твен, невероятнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда — нет.

Рита сказала ему правду. Тогда, когда стояла перед ним, едва не плача, и умоляла его поверить ей.

Давай не отпускать друг друга.

Он отпустил? Нет, он сделал гораздо хуже. Он оттолкнул.

Игорь резко встал. Надо все-таки пойти побриться.

Он ей не поверил. Он пошел на поводу свой гордости, обиды, боли. Он оказался слабее всего этого. Ему оказалось удобнее, спокойнее, безопаснее — не поверить. И сбежать. Трусливо сбежать, отрезав пути к отступлению. Что ты ей сказал, помнишь?

Я не собираюсь предлагать тебе ничего. Я не планирую брака, не собираюсь делать тебя своей женой. Ничего, Рита ничего. Все, что у нас могло быть — поспали бы немного вместе и разбежались.

Ты сам-то в это веришь? Самому не противно было такое говорить? В этом гребанном недо-треугольнике ты один, Игорь Золотов, говоришь неправду. Забелин, по крайней мере, верил в то, что говорил. А ты… зачем ты это сказал? Ты сам в это не верил, но сказал. Зачем?! Чтобы сделать Рите больно?

И вот она — боль. Где-то внутри. И в порезе на скуле. Из которого ровной алой линией течет кровь. Похоже, в сосуд лезвием попал.

Игорь промокнул порез хлоргексидином, прижал ватный диск. Эти диски появились в его ванной благодаря Рите.

Хреновый ты мануальщик, Игорь Витальевич, если не можешь определить, где у тебя там внутри болит.

Врач, излечись сам.

Игорь отнял диск от скулы. Кровь уже не текла, но порез алел заметно.

А еще, дорогой Игорь Витальевич, ты дурак. Дурак, каких свет не видывал. Даже стыдно за тебя.

Это нехитрый сеанс самоанализа дал весьма неожиданные результаты.

Игорь не стал ни завтракать, ни допивать чай. Оделся, вышел из квартиры, запер дверь.

В машину. Уехать. В то место, где все понятно и просто, где нет головоломных ребусов и мучительных вопросов. В родительский дом.

— Ну ты даешь! — Виталий Федорович с видимым удовольствием обнял сына. — Хоть бы позвонил, предупредил. Чудом меня дома застал, уходить уж собирался. А мать вообще дежурит сегодня.

— Нет, если я не вовремя, я могу уехать.

— Ты чего в бутылку лезешь? — Золотов-старший уставился на сына с искренним изумлением. — Ну-ка цыц. Иди, руки мой и проходи в зал. Я матери позвоню, может, сумеет подмениться.

Спустя десять минут мужчины Золотовы сидели в креслах. Перед ними на журнальном столике стояла открытая бутылка коньяка и тарелка с порезанным и присыпанным корицей яблоком. Игорь на коньяк смотрел с нескрываемым отвращением.

— Не хочешь — не пей, — прокомментировал Виталий Федорович взгляд сына. — Или ты сегодня обратно собрался?

— Не знаю, — вздохнул Игорь. — Но пить не буду. Не хочу. Я чаю себе сделаю.

— Делай, — согласился отец. — А я выпью грамм сто, раз все равно никуда не пойду. И пока мать не пришла. А то она же запилит меня.

— А мама придет? — спросил Игорь с кухни, занятый чаем.

— Прибежит! — хмыкнул Золотов-старший. — Только услышала, что ее дорогой Икочка приехал — тут же нашла, с кем подмениться.

Игорь только поморщился своему детскому прозвищу, расставляя на столе чайник, две на всякий случай чашки и плетеную корзинку с сушками.

— Ну, что у тебя случилось? — отец уже ополовинил прописанные самому себе же сто грамм.

— Ничего, — пожал плечами Игорь. — Просто… соскучился.

— Ладно, — отец сделал еще глоток. — Не хочешь — не говори. А в «соскучился» я не верю. Ты же всегда звонишь, предупреждаешь, спрашиваешь, не надо ли чего привезти. А чтобы вот так, с бухты-барахты, звонок в дверь и ты на пороге — такого никогда не было. Но если тебе угодно — путь будет «ничего не случилось».

Игорь какое-то время молчал. Они никогда не говорили с отцом о… о своих переживаниях. Это было неприличным — так считал Игорь. Достаточно просто видеть, слышать — и понимать. Он видел, что такое работа врача — не просто врача, реаниматолога. Слушал рассказы отца, их разговоры с матерью — медицинская тема присутствовала в их доме всегда. Он понимал, что родители женаты не только друг на друге, но и на работе. Видел их профессионализм и взаимное уважение. И никогда никаких скандалов, выяснений отношений, слез — Игорь ни разу не видел, как плачет мать. Наверное, это хорошо. Но как теперь объяснить отцу, почему он приехал, не вдаваясь при этом в детали? Ведь и Ирка вчера о том же говорила. На работе полный порядок, родители здоровы, какого черта ты хмурый, Игорь Золотов? Почему сорвался с места и приехал к родителям без предупреждения?

— Я такой предсказуемый, да? — неожиданно спросил он. Взял в руки чашку, чтобы хотя бы за ней спрятаться от взгляда отца.

— Ты до хрена непредсказуемый, сын мой. Нипочем не догадаешься, о чем ты думаешь. Если скажешь сам и вслух — мне будет легче понять, как тебе помочь.

Чашка стукнула об стол. Игорь с удивлением посмотрел на Виталия Федоровича. Они очень похожи с отцом. Так похожи, что матери Игоря регулярно говорили все, кому не лень лезть в чужие дела: «Надежда Георгиевна, вы ксероксом работаете!». Единственное отличие — цвет волос. Игорь светловолосый, как мать. А в остальном… Сейчас двое очень похожих мужчин, разделенных парой десятилетий возраста, сидели друг напротив друга и смотрели в глаза. Первым отвел взгляд сын. Протянул руку и налил себе коньяк во вторую, пустую чашку.