— Мама… — беспомощно в очередной раз вздохнул Игорь.

Снова хлопнула входная дверь.

— Я купил мороженое! — раздался громкий голос Виталия Федоровича. — И торт.

Они посмотрели друг на друга — и улыбнулись.

— Ну скажи мне хоть, как ее зовут?

— Маргарита.

***

Он остался ночевать у родителей. Вечером образумил, как успел, отцову больную поясницу — бич всех, кто проводит ежедневно часы в операционной — и услышал вдруг неловкие слова благодарности. А на следующий день пришлось рано вставать — нарисовался внеплановый пациент, который просил срочно его принять: сорвал спину и лежит, разогнуться не может.

Игоря с утра накормили кашей, напоили кофе и отпустили с миром. Он по очереди обнял родителей. Не потому, что так правильно и нормально. А потому, что хотел обнять. И показать. Как сильно он их любит.

***

Игорь был уверен, что не будет думать об услышанном и произошедшем в родительском доме. По крайней мере, не сейчас. Сейчас лучше вернуться мыслями в работу. Но вышло ровным счетом наоборот. Он ехал и думал — обо всем. О рассказе отца, о словах матери. О том, что ответил ей.

— Ты в самом деле не хочешь узнать, что с твоей матерью, Игореша?

— Биологической. Нет, мне это неинтересно. Надеюсь, впрочем, что у нее все хорошо.

Игорь сказал чистую правду. Он заглянул себе в душу настолько глубоко, насколько смог, но не нашел там никаких чувств к этой женщине. Ничего. Ни интереса, ни обиды. Больше всего его волновало, чтобы мама ему поверила. Чтобы больше не плакала. Чтобы знала, чувствовала, понимала — что он ее сын. Кажется, она это поняла. Потому что снова принялась за свое излюбленное занятие.

— Игорь, пообещай мне.

— Что?

— Когда вы с Маргаритой помиритесь, вы не будете тянуть с детьми.

— Мама!

— Брак без детей — неправильно и ненормально.

— Какой еще брак?!

— Законный, сын мой, законный. Ты же воспитан правильно. И не будешь морочить девушке голову со всем этим современным бредом про отношения?

— А вот отец мне сегодня совсем другие вещи говорил — про то, что в мире не осталось ничего нормального или ненормального. Границы размылись.

— Не обращай внимания на его старческое ворчание. Я очень хочу внуков, сынок.

— Мама…

Конечно, он прекрасно понимал, что это в чистом виде манипуляция. А, может, и нет. Женщина, лишенная природой возможности иметь своих детей, относится к этому вопросу как-то иначе, чем он, здоровый и циничный лоб. Но это, безусловно, не повод…

Игорь покосился на сиденье. Там лежал, заправленный в шикарные кожаные ножны с тиснением, очередной подарок от отца. Дамасская сталь, цельнометаллическая ручка, в ладони лежит просто как влитой. Для женской руки тяжеловат, хотя Рита, безусловно, оценила бы.

Он думал и думал. Думал, пока ехал. Думал, пока разгибал скрюченную жертву фитнеса. Думал, когда делал закупки в гипермаркете.

Думал, думал, думал. Ни до чего не додумался. Просто факты.

Пустая квартира. На столе сиротливо лежит подарок отца, которым не перед кем похвастать. Постель не просто холодная — ледяная. В ящиках ванной — ванильный гель для душа, пилочка для ногтей и помада. Он взял в руки тюбик, раскрутил, понюхал. Запах приятный. Провел по руке, на коже остался красный след. Игорь повернулся к зеркалу, поднял руку. Мазки красного — на губах, подбородке, щеке. Наверное, как тогда, в вечер их первой встречи. Может быть, это была та же самая помада…

Он смотрел на свое лицо в отражении зеркала — все в алых росчерках. Что бы ты сказал, папа, если бы увидел своего сына с помадой? Что он красит губы?

Не осталось ничего нормального и ненормального, границы размыты.

Игорь уперся руками в края раковины. Тюбик помады, выпущенный из его пальцев, звякнул и скатился к дырке слива. Какое-то время Игорь смотрел на ярко-красный цилиндрик. А потом снова перевел взгляд в зеркало.

Ты впустил женщину в свое сердце. А потом — изгнал ее из своей жизни. Кто ты после этого, Игорь Золотов?

Дурак. Трижды дурак. Ко всему прочему — несчастный. И — одинокий.

Игорь поставил тюбик с помадой рядом со стаканчиком для зубных щеток. Выдвинул ящик, достал ванильный гель для душа — и поставил его рядом со своим. Включил воду и стал смывать с себя помаду. Опытным путем выяснилось, что она какая-то особо стойкая, и никак не хотела оттираться. Остается надеяться, что и ее обладательница тоже обладает подобной стойкостью. И не исчезнет просто так из жизни Игоря, несмотря на все глупости, которые он натворил.

Запах помады преследовал Игоря, даже когда он лег спать. И наутро этот тюбик Игорь положил в карман куртки. Конечно, возвращение забытой помады — это так себе повод для встречи. Но почему-то с помадой в кармане он чувствовал себя увереннее.

***

— Эх, до чего ж он расчудесный, Игорь свет Витальевич! Ну золотые руки у мужика, не зря его Голди зовут, — Мамаев с удовольствием потянулся, раскинув руки и прогнувшись в пояснице. — Глянь, старшина, как я теперь могу!

— Ну прям гимнаст! Акробат! — расхохотался Андрей Сергеевич. — Правильный доктор — это большое дело, чего уж. Меня что-то с вами за компанию тоже хондроз стал одолевать. Лех, этот твой доктор какие-то советы тебе давал — для общего употребления?

— А как же! — обрадованно ответил Мамаев. — Для закрепления результата и гибкости в пояснице мне доктор секс прописал! Теперь у Нюси моей есть высокая терапевтическая миссия. Так что вот тебе совет от доктора Золотова: от хондроза лучшее средство — секс!

Тарасов поперхнулся.

— Вообще-то, у меня шейный хондроз…

— Ну, знаешь ли, тут тоже есть варианты! Эй, вообще-то я твой босс, а ну, отпусти руку!

Андрей Сергеевич, смилостивившись, отпустил заломленную Мамаеву руку.

— Ритуль, ты мнение начальства по поводу этого расчудесного Игоря Витальевича разделяешь?

Рита какое-то время молчала, переводя взгляд с Мамаева на Тарасова — и обратно. А потом вдруг упала лицом в согнутые руки — и разрыдалась.

— Рита… Марго… Ритуля… — старые армейские товарищи растерянно переглядывались. Потом Андрей Сергеевич решился прикоснуться к вздрагивающему плечу. — Ритуся, да чего мы такого-то…

Рита только взвыла громче.

— Это все из-за свадьбы переживает, бедненькая… — понимающе вздохнул Алексей.

— Да к черту эту свадьбу, при чем тут она! — Рита вдруг резко подняла голову, нервным движением выдернула бумажный платок из упаковки — и принялась яростно сморкаться. — Простите, пожалуйста, я не…