— Я знаю, что ты парень жёсткий, резкий и решительный, но ты ведь не собираешься уничтожить девушку, которая носит твоего ребёнка?

— Однозначно я её накажу. Посмотрю какие она после этого сделает выводы. И я в последний раз повторяю — это не мой ребёнок, даже если в нём мои гены. Этот вопрос закрыли, хорошо?

— То есть у меня нет шансов тебя смягчить?

— В отношении бывшей нет. Потому что, если мы пожалеем эту злобную, неразумную, неуравновешенную деваху — она будет планомерно, с утончённым садизмом отравлять нашу жизнь. Таких нужно учить. И я этим займусь. Если ты боишься, что к ней применят физическую расправу, то нет, женщин я не бью. Её просто лишат комфорта, привычных ей удобств, средств и возможности жить в столице. Она сама это выбрала. Я её предупреждал. Со мной так нельзя.

— Знать бы как с тобой можно, — вздохнула я, после чего он тут же взял меня за руку. Подтянул к себе и на светофоре поймал мои губы.

— На самом деле ты знаешь, как со мной можно. И ты не такая как она, и я не относился к ней так, как я отношусь к тебе. Ты моя любимая. Я выбрал тебя, я хочу лишь тебя, и мы будем вместе. Ты будешь меня любить, а я буду отвечать тебе умноженной на двое взаимностью и отбиваться от житейских проблем. Всё просто — меня нужно любить. Не пытаться переделывать и использовать, а принимать таким, какой я есть, ласкать с удовольствием, улыбаться искренне, проявлять заботу и слушаться. Для меня это и есть любовь.

— Какая интересная формула, — тихонько фыркаю я. — Может, тебе тогда уже легче завести собаку? — спрашиваю с улыбкой, но в моей шутке есть очень весомая доля правды.

— Мы язвим? — хмыкает бульдозер. Ну хоть желваками играть перестал. — Полегче, девушка.

Забрав Никитку мы уже лишены возможности вести такие серьёзные разговоры, поэтому мы слушаем какой в садике был вкусный компот, как воспитательница Яся ругалась на тех, кто не хотел ложиться днём спать.

— Просто Яся? Они что с ней на «ты»? Что это за современные отношения? — хмыкает Захар.

— Просто дети не выговаривают её отчества. Ты бы произнёс в три года Ярослава Мирославовна? Они его забавно коверкали, поэтому воспитательница разрешила им звать её Яся, — смеюсь я.

На какое-то время превращаемся в обычную семью. Хотя мы совсем не семья и уж точно не обычная. Но тем не менее, после такого безумного дня мы возвращаемся домой, мой ребёнок садится что-то рисовать, я ворчу, чтобы он не облизывал карандаши, Захар готовит ужин, не разрешая мне ничего делать.

Хотела сложить сухие выстиранные вещи, так он заглянул в комнату и посмотрел на меня такими глазами, что я всё бросила и пошла легла.

— Ник, а ты хотел бы жить со мной и с мамой в новом большом доме, где много комнат, где есть бассейн и попугайчики? — вдруг спрашивает во время ужина Захар, и я тут же понимаю к чему он клонит, но даже рта не успеваю раскрыть, как мой ребёнок выпалил в ответ «да»!

— Не честный приём, — отложив вилку, смотрю на него округлившимися глазами. — Нет у тебя попугайчиков!

— Уже есть. В оранжерее, а ещё хомячок и ящерица, — усмехается мне бульдозер. — Я просто действую наверняка. Или ты мне хочешь сказать, что влюблённая женщина не хочет жить под одной крышей с любимым мужчиной, за которого она в скором времени выйдет замуж? Не хочешь засыпать на моём плече? Чтобы я был рядом? Чтобы заботился о вас? Потому что мне, например, очень хочется, чтобы моя любимая женщина жила со мной под одной крышей и стала хозяйкой в моём доме. Чего тянуть, Злата? Это удобство, безопасность, комфорт, это всё упрощает. А если ты боишься, что я там распояшусь и начну тебя строить, лечить и командовать направо и налево. Так я и в твоей халупе могу вести себя точно так же, — самоуверенный до мозга костей, не принимающий отказа, отговорок и возмущений. Всё должно быть только так, как он это видит. И сейчас, глядя на меня, он очень внимательно изучает выражение моего лица, пытаясь безошибочно считать мои эмоции. — То, что я принимаю решения, вовсе не значит, что я желаю тебе зла, что я поступаю так из вредности или что я вообще конченый ублюдок. Я делаю это ради тебя, ради нас. Просто я уже вижу, что так будет лучше, а ты поймёшь это, но чуть позже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Просто тобой руководя ускоренный анализ и гиперопека, — киваю я, поджав губы, сама не понимаю то ли я соглашаюсь с ним, то ли подкалываю.

— Да, я опекаю моё сокровище, моё хрупкое счастье. Как большой и сильный мужчина я может быть это делаю грубо, но зато основательно. Когда переезжаем? Завтра с утра?

— Ты меня поражаешь, — вот теперь я язвлю. — Я ожидала, что ты скажешь прямо сейчас.

— Я просто очень сильно себя сдерживал, — мне нравится, как играет его взгляд и как растягиваются в усмешке эти самоуверенные губы. Теперь мне это нравится, потому что я приняла его в свой круг, доверив себя, потому что он втиснулся в мой панцирь, став мне родным, как Нина или мой сын. А близкие люди для меня безупречны, я люблю их беззаветно, закрывая глаза на недостатки. И если близость других мужчин до сих пор меня пугает, я не могу вот так же долго рассматривать какого-то другого парня, то глаза Захара, его губы, его голос, его руки приручили меня настолько, что у меня даже появилась потребность видеть его, слышать и прикасаться к нему. Вытесняя одну зависимость — я приобретаю другую. Я нуждаюсь в нём и поэтому я конечно же соглашусь.

— Я перед тобой бессильна, — вздыхаю, качаю головой, смущаясь этому странному ощущению будто мне приятно ему сдаваться.

— Ты думаешь, что ты слабая? — спросил он у меня, закрывая дверь моей спальни, когда мы убедились, что Никитка наконец уснул.

— Сломлена, а значит слабая. Была по крайней мере, такой я себя ощущала, — смотрю в эти умные внимательные глаза.

— Ты ошибаешься, Злата, — качает он головой. — Никогда я ещё не встречал женщину сильнее, чем ты. Твоя душа, твой дух, сила воли настолько выносливы! Отчего и сердце твоё великодушно. То, что ты пережила, и как ты это приняла, твоё отношение к ребёнку, заставляет меня задыхаться от восхищения. Фобия просто способ защиты. На самом деле ты невероятно сильна своей внутренней силой. Многим, да и мне тоже, до тебя очень далеко. Я говорю тебе как есть, а не потому, что я в тебя влюблён и готов восхвалять на каждом шагу.

Попав под влияние его привлекательности, этих его уверенных слов, мне вдруг захотелось кое-что попробовать. На меня впервые в жизни накатила инициатива заняться любовью на моих условиях. И мои пальцы потянулись к пуговицам его рубашки. И пусть они дрожали, а дыхание замирало, но я настойчиво продолжала его раздевать под этим оценивающим мужским взглядом.