Маня никогда его не ругала и не хвалила, с ней было просто спокойно, даже не с ней, а от осознания, что она есть. Он помнил ранние зимние пробуждения, когда было темно и весь дом еще спал. С кухни тянулась узкая полоска света, и раздавались какие-то приглушенные, кухонные звуки, и Градову сразу становилось спокойно и радостно. Он сонно шлепал в ванную, предварительно заглянув к Мане, и она при виде его тихо охала:

– Антошенька, ты что ж так рано-то?

– Мне к контроше готовиться надо…

Маня сокрушенно качала головой. Она всегда жалела его.

Уже потом, когда он сменил работу и утопал в бесчисленных томах по психологии, приходя в отчаяние от бессмысленности этой затеи, ему все чаще вспоминалась Маня, и он уже по-другому думал о ней и о ее жизни. Он и раньше задавался вопросом, была ли она счастлива, потому как по всем женским канонам счастливой она быть не могла. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь жаловалась или проявляла бурную радость, и было как-то неудобно спросить, что она сама думает о своей жизни. Теперь ему казалось, что Маня была счастливым человеком. Она хотела жить для них всех, и она жила. Ее не раздирали сомнения, правильно ли она жила. Каждый день она намечала дела и по возможности их выполняла. Он любил смотреть, как старательно она заносит в тетрадь то, что ей нужно сделать, купить, приготовить. Несуетность и покой, вот что ее отличало от других. Градов авторитетно внушал своим несчастливым женщинам, как важно полюбить себя, как будто бы можно заставить любить. Маня не умела любить себя, она себя не замечала. Зато она любила их всех: его, маму и даже отца, который был ей никем. Но он был под ее опекой, поэтому она его тоже любила. Градов всегда чувствовал ее любовь, хотя и не помнил ни одного ее ласкового прикосновения. И еще она всех жалела. Получалось, что у Мани в принципе не могла сложиться личная жизнь, не могла возникнуть сексуальная любовь. Такая любовь предполагает стремление к взаимности и собственному наслаждению, которое эгоистично и в какие-то моменты несовместимо с жалостью к партнеру. Напротив, жалость губительна. Партнер должен добиваться твоего расположения. Его не возбуждают скромность и самоотречение, он ждет твоего желания, чтобы ответить на него и осчастливить взамен. А Маня не могла позволить себя осчастливить, и уж тем более, если для этого надо кого-то утруждать. И дело тут было не в стыдливости, ее самоотречение возникало естественно, без всяких усилий с ее стороны. Маня не смела брать и не могла позволить, чтобы ей отдавали. Отдавать – было ее делом, и ей ничего не нужно было взамен.

Ночная дорога была пустой, и езда привычно успокаивала. Он думал о предстоящем разговоре с Филиным. Периодически охватывал испуг от мысли, что Филина не удастся убедить. Он позвонил ему, как только сел в машину, и Филин явно обрадовался звонку. Даже не спросил, почему так поздно, а велел не телиться, а быстро гнать к нему. Жена с сыном где-то отдыхали, и ему не терпелось с кем-нибудь разделить свою свободу. Он даже не спросил, в связи с чем такая спешка, хотя Градов всячески придавал голосу серьезность. Получалось, что в сложившейся ситуации есть его вина. Если бы он сейчас не отказал Ниночке, она бы успокоилась и спустила все на тормозах. Может, это и чистоплюйство, но он не мог ничего с собой поделать. Воистину, страшна месть отвергнутой женщины. С другой стороны, Луник действительно опасен: сегодня Ниночка, а завтра кто-нибудь другой, вернее другая, которая непременно пожалуется мужу. А там неизвестно, кто у нас муж! Да и у Ниночки настроение может поменяться, и совсем необязательно из-за Градова. Мало ли какая муха ее укусит, она девушка переменчивая. А муж ее – Хлопов, вице-президент банка, который спонсирует их контору и деятельность самого Луника. Проблема состояла в том, что он не мог говорить Филину о своих отношениях с Ниночкой, а без этого история выглядела неубедительной, а если он не убедит Филина и что-то случится, он будет чувствовать себя кругом виноватым.

Когда он вышел из лифта, дверь в квартиру уже была открыта и Филин стоял в прихожей, веселый и раскрасневшийся, и от него пахло недешевым алкоголем.

– Слушай, вискарь – вещь! В жизни такого не пил! Больной подарил. Верней муж больной… Сам тоже не очень здоровый.

Филин радостно загоготал, а Градов сдержанно улыбнулся.

– Ты чего такой смурной?

– А что мне радоваться?

– Счастья ты своего не видишь, Антоша, потому как холостой, неженатый. У тебя вся жизнь праздник. Это мы, люди отягощенные, умеем ценить каждое мгновение свободы.

Филин уже разливал виски из большой пузатой бутылки, наполовину опустошенной. Градов было подумал перенести разговор на завтра, но тут же испугался, что завтра может быть уже поздно. Филин загадочно прищурился:

– А я тебе, между прочим, подарочек приготовил.

– Мне?

– Тебе…

– С какой радости?

– А с той радости, что я добрый и хороший человек, которому небезразлична судьба друга.

Градов выпил и закусил какими-то заморскими консервами, не то рыбными, не то печеночными, было лень всматриваться. Но настроение заметно улучшилось.

– А что это ты вдруг о моей судьбе забеспокоился?

– Обижаешь, Антоша…

Филин погрозил ему пальцем.

– Я всегда о твоей судьбе беспокоился и изыскивал всякие разные возможности, и вот изыскал…

Градов оторвался от тарелки, внимательно посмотрел на Филина. Тот, конечно, уже сильно набрался, и с этим надо было что-то делать.

– Что, не веришь?

– Что ты обо мне беспокоишься? Верю, конечно.

– Не веришь… Я же вижу… Короче, Градов, можешь оформлять ссуду. Первый взнос у тебя есть.

Филин торжествующе улыбался, изо всех сил стараясь сфокусировать взгляд на Градове.

– Какой взнос?

– Семьдесят тысяч зеленых баксиков.

– Откуда?

– От верблюда. Скажи спасибо Лунному Свету. А ты еще пренебрегал очищением! Неблагодарный!

– Что-то я не понял… Ты бредишь?

– Сам ты бредишь. Объясняю. Гуру успешно прошел испытательный срок, и банк «Колизей» в лице господина Хлопова оценил его услуги в миллион зеленых.

– В месяц?

– Пока в год.

– За что?!

– Как за что? За очищение их собственных душ и душ членов их семей… Извини, трудный текст…

Филин снова поднял бутылку, но Градов ловко выхватил его рюмку и передвинул на свой край.

– Подожди минутку, потом продолжишь.

Филин икнул.

– А чего ждем?

– Объясни толком, при чем тут я?

Филин захихикал и потянулся к бутылке, но Градов быстро переставил ее на пол, себе под ноги. Филин проследил за его движениями и горестно вздохнул. Градов нервничал.

– Ты говорить в состоянии?