– Я не предупреждал.

Последовала пауза. Нина посмотрела на часы.

– Яичницу с беконом?

– Круто.

Я всегда говорю школьными фразами с Ниной.

Я взял банан из корзины с фруктами на комоде и сел за кухонный стол, чтобы посмотреть, как Нина готовит. У Нины бекон и яичница – это не только бекон и яичница. Это помидоры на гриле, жареный хлеб и, возможно, запеченная почка.

– Разве ты не пойдешь к ней?

– Чуть позже. Что ты имела в виду, когда сказала, что она «отстраненная»?

– Ты знаешь. Она сама не своя.

– Она больна?

Нина очень осторожно выложила на сковороду три ломтика бекона.

– Тебе следует приходить почаще. Она скучает по тебе.

– Я был занят.

Она разрезала два помидора пополам и поместила их под решетку. Пауза, а затем она сказала:

– Доктор Шайрес говорит, что ничего страшного. Старость, вот и все.

– Врач приходил?

– Он тоже говорит, что ничего страшного.

– Когда он приходил?

– На прошлой неделе. – Она разбила два яйца в сковороду, не пролив ни капли. – Жареного хлеба?

– Нет, спасибо. Почему она мне не сказала? Почему ты мне не сказала?

– Она не хотела суеты.

– Но я не понимаю. Что с ней не так?

Она поставила еду на тарелку и посмотрела мне в глаза.

– Кое-что произошло, Патрик. На прошлой неделе. Мы играли в скрэббл, и она сказала мне: «Нина, я не вижу слов». И впала в панику.

Я уставился на нее, не в силах ответить.

– Я подумала, может быть, она просто выпила слишком много накануне вечером, – продолжила Нина. – Ты же знаешь, как она любит вино. Но это случилось снова, вчера. На этот раз – с газетой. «Все стало таким мутным», – сказала она. Я ответила, что рисунок забавный, но не думаю, что она мне поверила.

– Доктору придется вернуться. Я позвоню ему сегодня днем.

Когда Нина посмотрела на меня, в ее глазах стояли слезы.

– Это было бы хорошо. А теперь ешь, – сказала она, – а то все остынет.

Я отнес маме тост с сыром в зимний сад. Солнце согрело мебель, и я чувствовал запах земли от большого папоротника в горшке у двери. Она спала в своем плетеном кресле: ее голова не свисала, но покоилась под знакомым мне углом. Она не пошевелилась, поэтому я немного постоял и посмотрел на сад. Некоторые розы все еще цвели, и было несколько засохших фиолетовых хризантем, но по общему впечатлению все было голым. Мы переехали сюда, когда мне исполнилось шестнадцать, так что я не чувствую особой привязанности к этому месту. Это был традиционный способ отца начать все сначала после инцидента с очередной девушкой, работавшей у его портного, которую он имел неосторожность оплодотворить. Мать проплакала неделю, поэтому в качестве искупления он позволил ей вернуться в Суррей.

Она пошевелилась. Возможно, мой взгляд встревожил ее.

– Трики.

– Привет, мама.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее волосы. Она обхватила мою щеку ладонью.

– Ты уже поел?

– Нина говорит, что ты сама не своя.

Вздохнув, она отпустила мою щеку.

– Дай мне посмотреть на тебя.

Я встал перед ней, спиной к саду.

Она выпрямилась в кресле. Ее кожа не такая морщинистая, как должна быть у шестидесятипятилетней, а зеленые глаза ясны. Ее волосы, закрученные на макушке, все еще густые, хотя теперь они поседели. На ней было рубиновое ожерелье – ее воскресное украшение. Они обычно ходили в церковь, потом выпивали, а затем обедали с друзьями и соседями. Когда-то я ненавидел все это, но именно теперь почувствовал внезапный укол ностальгии по звону льда в бокале с джином, запаху жареной баранины, шепоту разговоров в гостиной. Теперь это просто тост с сыром и Нина.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала она. – Лучше, чем выглядел до этого. Я права?

– Ты всегда права.

Она проигнорировала эту фразу.

– Как приятно тебя видеть.

Я поставил поднос с обедом на стол перед ней.

– Мама, Нина говорит, что ты была отстраненной…

Она помахала рукой перед своим лицом.

– Трики, дорогой, я кажусь тебе отстраненной?

– Нет, мама. Ты выглядишь вполне близкой.

– Хорошо. Так что же происходит в старом грязном Брайтоне? Ты хорошо себя ведешь?

– Конечно, нет.

Она расплылась в своей лучшей дьявольской улыбке.

– Чудесно. Давай выпьем, и ты мне все расскажешь.

– Сначала пообедаем. Затем я вызову доктора Шайреса, чтобы он тебя навестил.

Она моргнула.

– Не будь смешным.

– Я знаю все об этих эпизодах, которые у тебя были. И хочу, чтобы он пришел и повидался с тобой.

– Это пустая трата времени. Он уже был здесь.

Она говорила тихо. Потом отвернулась от меня и посмотрела в сад.

– И каков был его диагноз?

– Я страдаю от распространенной болезни, известной как старость. Такие вещи случаются. И будут случаться все чаще и чаще.

– Не говори так.

– Трики, дорогой, это правда.

– Если это случится снова, ты должна позвонить мне. Немедленно. – Я поймал ее за руку. Держал крепко. – Хорошо?

Она сжала мои пальцы.

– Если ты настаиваешь.

– Спасибо.

– А теперь давай выпьем. Я терпеть не могу тосты с сыром без бокала кларета.

На этом мы и остановились. Следующую пару часов я развлекал маму рассказами о моих столкновениях с Хоутоном, о том, как я обращался с Джеки, и даже рассказом о даме на велосипеде, хотя и свел к минимуму роль полицейского в этом инциденте.

Мама никогда не говорила при мне о моем статусе меньшинства, и я никогда не обсуждал этот вопрос с ней. Сомневаюсь, что эта тема когда-либо будет затронута кем-то из нас, но чувствую: она понимает мою ситуацию каким-то смутным, подсознательным образом. Например, она ни разу не спросила, когда я приведу домой милую девушку, чтобы познакомиться с ней. Когда мне был двадцать один год, я подслушал, как она ответила миссис Дрюитт на ее ежегодный вопрос о моем семейном положении: «Трики не так устроен».

Аминь.

14 октября 1957 года

Я всегда знаю, что произойдут неприятности, когда Хоутон высовывает свою блестящую макушку из-за моей двери и кричит: «Обед, Хэзлвуд? На Ист-стрит?». В последний раз, когда мы обедали вдвоем, он потребовал, чтобы я показал больше местных акварелей. Я согласился, но до сих пор умудрялся игнорировать это требование.

Столовая на Ист-стрит очень похожа на Хоутона: большие белые тарелки, серебряные соусники, официанты, еле улыбающиеся и не спешащие приносить вам еду, все вареное. Но вино обычно сносное, и они готовят хороший пудинг. Пирог с крыжовником, пудинг с патокой, пудинг с изюмом и тому подобное.

После долгого ожидания мы наконец-то доели наши основные блюда (прекрасно прожевываемую