что святопочивший владыка, несмотря на беспрерывные войны с турками, на все битвы с французами на берегах Катарского поморья и Рагузы, не проиграл ни одного сражения, где участвовал сам лично. Но постоянные битвы отучили черногорцев от жизни мирной, уничтожили всякую гражданственность в крае, и ряд побед сделал их самонадеянными и гордыми; малейшее оскорбление требовало мести; труд сделался для них невыносимым; работали одни женщины; мужчины четой добывали себе необходимое. Кровомщение достигло крайних пределов, иная семья черногорца считала до шести-семи голов долга на другой и только думала о том, как бы выручить свой долг, иначе насмешки и оскорбления преследовали ее повсюду. Черногория постоянно представляла из себя зрелище военного лагеря. Кровь лилась не только на границах, но и внутри ее.

Святопочивший видел это положение дел, но тщетно силился изменить его; проклятие его было страшно для виновных: это был для них приговор самой судьбы; но добрый владыка прибегал к нему только в крайних случаях. Он тяжко скорбел о своем народе и не удовольствовался тем, что оставил завещание, в котором умолял черногорцев поклясться у его гроба не мстить друг другу по крайней мере до Юрьева дня, но, чувствуя приближение смертного часа, позвал тех, которые были в монастыре, и молил их, увещевал, стращал страшным судом исполнить последнюю волю его. Старшины обещали ему. В это время, конечно, они не думали о том, будут ли в состоянии исполнить свое обещание, но только желали успокоить последние минуты отходящего в другую жизнь. Рыдания заглушали их слова. Святопочивший помер, наставляя и поучая народ свой и утешаясь мыслью, что кровь черногорцев, которых так горячо любил он, не будет проливаться по крайней мере у его свежей могилы.

На другой день собрался весь народ. Черногорцы сильно восстали против тяжелого для них запрета кровомщения; но старшинам удалось наконец убедить их покориться последней воле того, которого память не далее как через год они так высоко почтили.

При таких обстоятельствах семнадцатилетний юноша, Радо Петрович Негош, был пострижен под именем Петра в монахи, потом в архимандриты и принял бразды правления народом черногорским. Само пострижение его сопутствовалось таинственностью, столь соответствовавшей постоянно поэтическому настроению духа его. У Скардского озера на высоком утесе, называемом Ком, окруженном водою, на границе турецких владений стоит в чаще леса древняя церковь; тут нет ни священника, ни даже сторожа, одна-одинехонька возвышается она из-за деревьев, далеко от жилья, но тем не менее не только христиане, турки чтут ее святыню; никто не смеет сломать прутика с дерева, растущего возле нее; никто не может унести с собой яблока, которых тут бывает очень много, иначе ему не выйти из чащи. Сюда, ночью, решился приехать епископ призрянский и тайком посвятить владыку.

Чтобы совладать с таким народом, как черногорцы, и при подобных условиях, ему необходимо нужно было сосредоточить всю власть в своих руках и подчинить народ законам, которые изданы были еще в 1796 году (6 августа) святопочившим Петром, но оставались в бездействии. Он уничтожил звание губернатора и само лицо, облеченное этой властью (радонича) и противодействовавшее его решительным мерам, удалил со всем семейством из Черногории; основал сенат для приведения в исполнение законов, избрав сенаторов из всех нахий, как представителей интересов каждой из них, и учредил небольшой постоянный отряд переников из 40 человек, приводивших в исполнение решение сената и волю владыки. Переники и сенаторы получали от него содержание. Кроме того, он поставил в каждой нахии по нескольку человек, вроде местной полиции, под названием гвардии, которая содержалась на счет нахии и была подчинена старшинам или капитанам нахий. Звание сердарей и воевод нахий было оставлено по-прежнему, но люди, носившие это звание, были в Цетине, в сенате, а если и оставались на месте, то уже не пользовались тою неограниченною властью в нахии, какой пользовались прежде: они должны были повиноваться решению сената и закону, который карал кровомщение наравне с убийством, а чету в границах Черногории как обыкновенное воровство.

Из предшествовавшего краткого очерка событий легко себе представить, как трудно было владыке Петру II достигнуть своей цели. Многие упрекают его в средствах, не совсем законных, которые употреблял он для того, чтобы отыскать и наказать нарушителей общественного порядка, но не должно забывать, как легко в Черногории преступнику избежать преследования закона: ему стоит только перейти границу турецкую, и он свободен; турки с радостью принимают всякого беглеца; но владыка силою подкупов и обещаний всюду преследовал его, и часто в доме самого паши карал изменника ножом или ядом подкупленного бандита – средство, конечно, нечистое, но оно внушило суеверный страх в черногорцах, которые, наконец, убедились, что приговор владыки повсюду настигает виновного, так же точно, как в прежнее время, всякий черногорец был убежден, что проклятие святопочившего Петра непременно разразится над ним гибелью, и нередко, чтобы избавиться от тяжкого ожидания или терзаний неизвестной смерти, черногорец пускал себе пулю в лоб и тем ускорял приговор самой судьбы. Владыка Петр II, как мог расчел долги крови, которые возросли до огромного числа голов; иные приказал удовлетворить деньгами, другие покончил зачетом и т. д. При нем, хотя не без некоторого страха, однако довольно безопасно могли ходить сами воеводы, обремененные долгами голов, в другие деревни, и женщины одни, с ношей драгоценностей, если бы таковые водились в Черногории, безопасно могли пройти по всей Черногории.

Может быть, спросят, отчего святопочивший Петр, любивший Черногорию конечно не меньше своего преемника, обладавший обширным умом, твердостью воли несокрушимою, храбростью, прославившей имя его в Европе, отчего он не мог добиться до подобного положения Черногории, к чему так пламенно стремился в течение всей жизни? Во-первых, дела в Черногории и во всей Европе не давали никому покоя; не было места, не было времени думать о порядке, о гражданственности; все, что он мог сделать, образовать и глубоко развить воинственный дух своего народа; он это сделал. Во-вторых, святопочивший не имел тех денежных средств, которые дали его преемнику возможность учредить суд и постоянную стражу. Сенаторы и переники, получая от него плату, от него и зависели и находились вне всяких нужд, вне требований и условий народа, точные и верные исполнители своего владыки и повелителя, который глубоко сознавал важность этих средств и был всю жизнь свою, при всех условиях ее, благодарен тому, кто даровал эти средства, кто был вторым провидением для Черногории и ревностно помогал к развитию гражданственности, мало-помалу проникнувшей наконец в недоступные и дикие горы. Покойный владыка мог вполне применить слова, которые он вложил в уста Стефана-малого.