– Варь, кофе твой стынет, – бармен подвинул ей чашечку,щелкнул зажигалкой, заметив, что она вертит в пальцах сигарету.

Еще месяц назад этот юный, свежий, но уже совершенно гнилойизнутри лакейчик никак не хотел запомнить, какой она любит кофе. Не эспрессо,не капучино, а настоящий, по-восточному, сваренный на раскаленном песке. Триложки кофе и две сахару на крошечную турку. Два зернышка кордамона. Ровно два,не больше и не меньше. Но теперь мальчик наконец усвоил ее вкусы. Делал все,как нужно, без всяких просьб и напоминаний. Рядом с чашкой обязательно ставилвазочку с поджаренным пресным миндалем.

На маленькой сцене уже началось ночное шоу. Кордебалетотплясывал под живую фортепьянную музыку, на этот раз вся программа быласоставлена в стиле ретро. Варя так и не пересела за столик, прихлебывала кофе,грызла миндаль и на сцену поглядывала сквозь зеркало за стойкой бара. Тамвздымались пышные многослойные юбки, девочки дружно взвизгивали, притопывали,подпрыгивали, задирали ноги. Варя подумала, что это напоминает кафе-шантанвремен гражданской войны, именно так изображали разгульную белогвардейскуюжизнь в старых советских фильмах.

Дмитрий Владимирович появился внезапно, когда солистка насцене отбивала чечетку. Фортепиано замолчало, дробный ритм танца отщелкивалидинамики, спрятанные за сценой. Варя сначала почувствовала знакомый холодок заспиной, а потом уж увидела в зеркале полное холеное лицо заместителя министра.Рядом с ним маячили почтительные физиономии хозяина и метрдотеля. Из глубинызала торопливо наплывала необъятная фигура певца Пусика. Он был уже вконцертном черном фраке, весь колыхался, таял в приторной улыбке. Казалось,парчовый галстук-бабочка на его горле возбужденно помахивает твердыми крыльями.

– Привет, солнышко. – Мальцев наклонился, сухо, быстрочмокнул Варю в щеку.

– Здравствуй. – Варя улыбнулась, легко соскользнула свысокого стула у стойки, взяла Дмитрия Владимировича под руку.

– Ты ела?

– Нет. Тебя ждала.

– Дмитрий Владимирович, добрый вечер! – пропел Пусик такгромко, что отвлек внимание зала от чечетки. Бесцеремонно оттеснив хозяина, онпротянул руку, но Мальцев ответил на приветствие только легким кивком. Пухлаякисть певца неловко зависла, все это видели, и толстяк залился краской, уронилсвою тюленью ласту и забормотал, быстро хлопая глазами:

– Дмитрий Владимирович, я подготовил новую программу…

– Что-нибудь сообрази нам поужинать. Времени мало, –обратился Мальцев к хозяину так, словно огромный певец в черном фраке былпустым местом.

«Да, свинья, плохо дело, – усмехнулась про себя Варя, –ничего, тебе полезно понервничать. Может, похудеешь».

Их проводили к столику для важных персон, который былспрятан в специальном углублении. Пока сервировали стол, Варя исподтишкаразглядывала лицо Мальцева. Губы поджаты, глаза сухо блестят. У ДмитрияВладимировича был тяжелый день.

Иногда Варина болтовня, ее тихое ласковое щебетаниерасслабляли и успокаивали его, иногда, наоборот, раздражали. Сжатый рот изастывшие глаза означали, что следует молчать. Такие вещи Варя училасьугадывать с первого взгляда.

Всегда, при любых обстоятельствах, ее присутствие должноприносить ему только положительные эмоции. С ней ему должно быть лучше, чем безнее. Но фокус не в том, чтобы всегда соответствовать его желаниям ипотребностям. Главное, чтобы он ни в коем случае не заметил ее усердия. Ему должноказаться, будто она ведет себя абсолютно естественно, не пытается ему угодить,а просто любит его, нежно, страстно, именно так, как ему хочется. Однако приэтом он ни на секунду не должен заподозрить, что она стремится поскорей выйтиза него замуж. Вот так: очень любит, но замуж не стремится, потому что слишкомвыгодный он муж, а настоящая любовь должна быть бескорыстна.

Варя не сомневалась, что он, при всей своей солидности,жесткости, при всем своем цинизме, нуждается в любви, как каждый нормальный человек.Иногда он коротко и скупо рассказывал о своих проблемах с двумя предыдущимиженами.

Первая была его ровесницей, сокурсницей, приехала в Москвуиз Ростова. У нее была жесткая хватка, ей удалось очень быстро избавиться отпровинциального южно-русского говора, от природной пухлости и вялости форм.Девушка легко освоила столичный стиль, и в одежде, и в поведении. Она хотеластать не просто москвичкой, а настоящей административной львицей, иметьсобственную пятикомнатную квартиру, дачу, собственный кабинет в каком-нибудьминистерстве, секретаря, шофера и так далее. В принципе ничего дурного в этихжеланиях нет, но если они осуществляются, человек начинает относиться к самомусебе с таким восторгом и трепетом, что для иных чувств в его душе просто не остаетсяместа.

В первые годы жена для Дмитрия Владимировича была боевымтоварищем. Они вместе делали карьеру. Но ему не доставало жесткойпровинциальной хватки. Он был коренным москвичом, в молодости все не могизбавиться от интеллигентской рефлексии, которая никак не способствуетпродвижению вверх по служебной лестнице. Дмитрии Владимирович не поспевал застремительным карьерным ростом супруги. Это стало его раздражать, сначаласлегка, потом всерьез. На седьмом году совместной жизни его уже бесило все. Каждыйжест сановной супруги, каждый взгляд, начальственные хамские интонации,плебейский апломб, жесткость суждений. Как только подрос их сын, они развелись.

– Она слышала и видела только себя, – говорил Мальцев освоей первой жене, – и поэтому жить с ней было невозможно.

Вторая его избранница оказалась полной противоположностьюпервой. Тихая москвичка, пухленькая, инфантильная, с нежным голоском и безвсяких амбиций. Она готова была стать настоящим ангелом-хранителем семейногоочага. Любимым ее чтением были кулинарные книги и журналы по садоводству.Мальцев таял, слушая вечерами ее милый щебет и поглощая вкуснейшие борщи,кулебяки, яблочные шарлотки.

У них родилась девочка, и Мальцев не .мог нарадоваться насвою идеальную семью. Проблем не было. Вообще никаких проблем. Жена ни разу неповысила голоса. Не высказала недовольства чем-либо Наоборот, без концаповторяла, как она счастлива. Счастливой ее делало все: каша, съеденнаяребенком до последней ложечки, удачное тесто для пирожков, стиральный порошок,который в магазине на соседней улице на два рубля дешевле.

Росла девочка, она была такой же тихой и пухленькой, какмама, она училась печь пирожки и шила куклам платьица. Мальцев делал карьеру,был постоянно занят на службе. Жена сидела дома, полнела, старела, вечерамивстречала его сдобными пирогами и тихим щебетом. Он приходил усталый и сладкозасыпал под этот щебет, не дожевав очередной пирог.

– Она быстро деградировала, сидя дома, – говорил ДмитрийВладимирович о своей второй жене, – неприлично растолстела и выглядела старшесвоих лет. Но главное, с ней неудобно было появляться в приличных местахпотому, что она щебетала, не закрывая рта, и все о своих кулебяках, обогородных удобрениях и о мексиканских сериалах. Я пытался как-то встряхнуть ее,оживить, просил, чтобы она занялась собой, почитала что-нибудь, кромекулинарных книг, сходила в театр или, ну я не знаю, на показ мод хотя бы,начала делать гимнастику и бегать по утрам вместе со мной. Дочка выросла, яотправил ее учиться в Англию, и жене было совершенно некуда себя деть.