Дорогая Преодолевшая!

У меня есть подруга, на двадцать лет старше меня, которую в течение жизни насиловали трижды. Она довольно известная талантливая художница. Когда я узнала о пережитых ею изнасилованиях, то спросила, как она смогла оправиться после таких потрясений? Как ей удается по-прежнему поддерживать здоровые сексуальные отношения с мужчинами? Она ответила, что в определенный момент всем нам приходится решать, кому позволить оказывать на нас влияние. Она сказала так: «Я могла попасть под влияние тех мужчин, которые овладели мной против моей воли, – а могла позволить себе оказаться во власти Ван Гога. Я выбрала Ван Гога».

Эти слова запали мне в душу. Я думаю об этой фразе – «я выбрала Ван Гога» – всякий раз, когда головы не поднять от проблем. И думала о ней, пока читала твое письмо, Преодолевшая. Ты тоже выбрала Ван Гога. С тобой произошел мерзкий случай, но ты не позволила ему изуродовать себя. Я приветствую твое мужество и благородство. Думаю, тебе следовало бы рассказать своему бойфренду о сексуальном насилии – и, как мне кажется, следовало бы сделать это напрямую, без иносказаний. Что случилось. Как ты страдала. Как ты примирилась с этим опытом. И как ты к нему относишься сейчас.

Ты говоришь, что это ужасное переживание больше не влияет на твою «повседневную» жизнь, но при этом отмечаешь, что оно сыграло важную роль в формировании твоей личности. Вся соль любви – истинной, настоящей, с полной самоотдачей, заключается в том, чтобы позволить любимым увидеть наше становление. Утаивание этой травмы от бойфренда придает ей ненужную значимость. Оно создает тайну, но ты прекрасна, и тебе незачем хранить ее. Исповедь облегчит твою душу и рассеет тучи. Она поможет твоему любимому стать еще ближе к тебе. Позволь ему это сделать.

Дорогая Лапочка!

Два моих взрослых сына, тридцати пяти и двадцати трех лет, вернулись в родовое гнездо – в мой дом. Они не спрашивали моего согласия. Просто приехали и стали жить.

Мой младший сын учится в колледже, но ненавидит учебу. Ему вечно не хватает денег. Он пьет, курит травку, целыми днями смотрит телевизор и играет в компьютерные игры. Вскоре сюда переберутся его восемнадцатилетняя подруга и их малыш, вселившись в мою и без того переполненную гостевую спальню. (Я взволнована, поскольку этот малыш – мой первый внук.)

Старший сын тоже учится в колледже, относится к учебе серьезно и получает хорошие оценки, но он пьет, у него часто случаются перепады настроения и приступы сарказма в мой адрес. Я опустошила свои сбережения, чтобы оплачивать его счета и машину, купленную в кредит.

Я – алкоголичка в стадии выздоровления и сама страдаю от перепадов настроения. Я содержу свой дом на деньги, которые мне удается наскрести писательским трудом, – а их немного. Зато я изобретательна: пользуюсь купонами и отовариваюсь в благотворительных магазинах.

Вот мой вопрос: как мне заставить этих мужчин начать собственную жизнь и убраться из моего дома? Я хочу писать в уединении; ходить по дому в белье, проговаривая вслух диалоги; рыться повсюду в поисках информации; петь, трясти задницей, заниматься йогой, читать; находить свои вещи там, где я оставила их накануне вечером; наслаждаться приятным ароматом в гостевом туалете, где никто не забывает опустить сиденье; есть тофу и апельсины, пить зеленый чай – а не питаться чипсами и гигантскими сэндвичами. Я не хочу, чтобы по дверце моего кухонного шкафа был размазан майонез. Мне не нравится плакать над романтическими фильмами и слушать популярные произведения Моцарта, а также оплачивать все счета.

Я в тупике, Лапочка. Я люблю своих детей. Их отец, мой бывший муж, умер в прошлом году, и мне понятны чувства утраты и растерянности, которые испытывают мои сыновья. Я знаю, какие сейчас трудности в экономике. Признаю, что строить свою жизнь, искать любимого человека, наслаждаться радостями жизни – все это тяжелый труд. Но боюсь, что мои сыновья плохо справляются с этой работой. У меня есть опасение, что не смогу покрывать все расходы. Мной движет страх, что то, чего я хочу для себя, готовясь вступить в пору старости, будет недостижимо. Похоже, мои сыновья никогда не встанут на ноги. Меня терзают страхи.

Как думаешь, что мне следует делать?

Дорогая Стесненная!

Вот одно из моих самых ранних воспоминаний – и одно из самых ярких. Мне было три года, когда я начала заниматься плаванием в местном клубе YMCA[18]. В первый день мне, как и всем трехлеткам, выдали так называемый пузырь – защитное устройство, которое крепилось на талии и вокруг предплечий, с балластом, размером и формой походившим на футбольный мяч, прижатый к спине. Оно должно было поддерживать меня на плаву.

– Не волнуйся! – снова и снова повторяла мне мама. – Твой пузырь не даст тебе утонуть!

Она произносила эти слова с разной интонацией, то терпеливо, то раздраженно, неделю за неделей, а я продолжала цепляться за бортик бассейна. Ее слова ничего для меня не значили. Я не поддавалась на уговоры присоединиться к моим сверстникам в бассейне. Меня сковал ужас. Я была абсолютно уверена: если я потеряю опору, то немедленно утону, хоть с пузырем, хоть без него. Неделю за неделей я упрямо цеплялась за край бортика, в то время как дети из моей группы весело барахтались в воде.

– Посмотри! – взволнованно указывала на них мама, когда они проплывали мимо.

Но я была непоколебимо упряма.

В последний день занятий родители должны были плавать вместе с детьми. Мама надела купальник и уселась рядом со мной на бортик бассейна. Мы вместе болтали ногами в воде, наблюдая, как другие дети отрабатывают приемы плавания, которым научились на занятиях. Уже приближалось время выходить из бассейна, как мама предложила:

– А давай-ка спустимся в водичку вместе? Я тебя подержу.

На это я согласилась. Я, как всегда, входила в воду, вцепившись в мать, которая нежно плескала на меня водой или качала вверх-вниз на волнах, пока я не начинала смеяться. Итак, мы слезли с бортика. Когда мы добрались до середины бассейна, она уговорила меня позволить ей держать меня только за руки, пока она тянет меня по воде. И хотя я все время умоляла ее: «Не отпускай меня, не отпускай меня!», а она все время повторяла: «Не отпущу, не отпущу», – она вдруг одним рывком раскрутила меня и отбросила от себя.

Воспоминание об этом ощущении – как я скольжу по воде без матери – по-прежнему свежо, все так же «первобытно», хотя это случилось сорок лет назад. Ощущение это было и физическим, и психологическим: было странно и прекрасно – ни за что не цепляться, почувствовать особую свободу впервые в моей жизни! Я быстро переключилась с потрясения, вызванного предательством матери, и ужаса новой реальности на неподдельный восторг этого ощущения: плыву! Мама оказалась права: пузырь меня держал.