Осталась только Настя Рудникова. Но у нее начался прием рефератов, так что раньше, чем часа через два я приятельницу не ожидала. На случай, если кто спросит — зачем я заперлась в кабинете, у меня была чудесная отговорка. Чтобы попить чай спокойно, не отвечая на постоянные вопросы чужих студентов — где тот или иной преподаватель. Перед сессией ежеминутные визиты двоечников, которые ни разу не были на занятиях и теперь срочно искали способ что-то сдать или договориться с педагогом, доставали всех ну просто неимоверно. Тем более, что студенты, не найдя нужного им препода, ломились во все кабинеты и просили его координаты. А объяснять без конца, что мы не даем номера других педагогов и, уж тем более, их домашние адреса, снова посылать прогульщиков и лоботрясов… к расписанию, надоедало всем.

Так что именно сейчас вряд ли кто-то сочтет мою отговорку недостаточно веской.

Вяземцев взобрался на лестницу, дождался пока та перестанет шататься и попытался снять картину. Но и у него ничего не вышло. Шаукат, в отличие от меня, доставал до нижних углов картины. Однако, чтобы снять ее нужно было аккуратно взять за края и приподнять. В противном случае, портрет мог упасть на пол и конец рамке со стеклом. А тогда все наши телодвижения можно считать бессмысленными.

Шаукат это понимал, хотя я ничего не сказала. После нескольких попыток дотянуться до нужного места на носках, он спустился. И я думала — все, на этом помощь Вяземцева исчерпана. Да и чего я еще могу требовать от него? Взлететь на крыльях любви?

Шаукат молча убрал пошатывающуюся стремянку к шкафу и предложил:

— Давай ты заберешься ко мне на плечи?

— Вряд ли это поможет, — усомнилась я.

— У меня есть план!

Выглядел он вполне уверенно. Я оценила рост Вяземцева и прибавила к нему свой. Да нет же! Не достанем.

— Я встану на стул, — раскрыл карты Шаукат.

— А мы не грохнемся все вместе?

— Нет!

Он проверил несколько стульев на прочность и выбрал один — с металлическими ножками и сиденьем. Его никто не использовал, не желая морозить пятую точку.

Вяземцев деловито приставил стул к стене и жестом позвал меня. Я еще сомневалась. Но он посмотрел так… Не знаю. Словно очень обижен тем, что я не доверяю ему. И я сдалась. Да и почему-то мне хотелось довериться этому мужчине. Вот хотелось — и все тут!

Шаукат ногой придвинул ко мне табуретку.

— Забирайся!

Я поняла идею Шауката. Встала на табуретку, а Вяземцев присел рядом, так, чтобы я могла опираться руками в стену. Я осторожно залезла к нему на плечи.

Шаукат медленно выпрямился, позволяя мне все еще держаться за стену и также боком подошел к стулу.

Я стиснула зубы от страха, и Вяземцев усмехнулся.

— Ничего не бойся. Все будет хорошо.

— Надеюсь, не эти слова унесла на тот свет ваша последняя жертва? — не сдержалась, пошутила я.

— Нет! Она только крикнула «А-а-а!» — парировал Вяземцев и посерьезнев, добавил: — Алина. Я никогда не предложил бы вам то, в чем не уверен.

Он это так сказал, что мне стало невероятно приятно. Давненько мужчина так мне не говорил.

Я даже толком сообразить ничего не успела, как Шаукат ловко взобрался на стул.

Теперь я почти доставала до нужного места картины.

Однако несколько попыток снять ее не увенчались успехом. Я почти решила опустить руки и отказаться от участия в выставке, когда Шаукат сказал, что надо попробовать еще раз.

Внезапно он поднялся на носки, опираясь на стену. Я с ужасом взглянула вниз, наверх и поняла, что картина прямо перед моим лицом. Осторожно сняла ее, и Шаукат медленно встал на стопы целиком, слез со стула и присел, чтобы я спустилась на табуретку.

Когда мы оба оказались на твердом полу кабинета, я заметила, что Вяземцев тяжело дышит и даже раскраснелся. Наверное, от усилий! Мы тут такие акробатические трюки исполнили, что впору проситься в цирк!

Я от души поблагодарила Шауката и между нами состоялся смущающий, какой-то двусмысленный разговор. Я зачем-то напомнила Вяземцеву, что поблажек на экзамене не будет. Он согласился без особого расстройства. А потом я после некоторых колебаний поехала с Шаукатом до Галереи.

Последним аргументом в пользу Вяземцева и против такси стало его позитивное:

— «Свет творчества»? Я знаю эту Галерею! Ею владеет супруга Руслана Баженова-Вельского! Мы с ним не раз пересекались на светских тусовках!

Ага. Значит, Вяземцев был в Галерее и лучше меня знает — что там и как. Возможно, поможет мне разобраться — кому оставлять картину для выставки. Утром, второпях я не спросила этого у Елены и боялась беспокоить ее снова.

Наверняка у нее и без меня, начинающей художницы, забот навалом. Я вообще не любила беспокоить людей, которые делали мне добро.

По дороге в галерею, я ощущала как сердце бьется все быстрее и волнение подкатывает комом к горлу.

Боже! Моя первая выставка!

Как же страшно!

А вдруг никому не понравится? Вдруг мою картину забракуют? Вдруг она окажется единственной, которая не получит положительных откликов в местной прессе?

Я то и дело встречалась взглядом с Шаукатом. Он то подмигивал, то улыбался, а под конец произнес:

— Переживаешь из-за своей первой выставки?

Ну и как он угадал?

— Есть немного, — вздохнула я. И почему-то выложила все, что на душе накопилось, этому чужому, малознакомому и совершенно непредсказуемому мужчине. Все то, чего не говорила даже Иреку. — Я с детства мечтала стать художницей. Дед рисовал целые табуны лошадей и вырезал их для меня из картона… Он был прекрасным художником. И я стремилась равняться на него…

Я немного помолчала, осознавая, как глупо раскрывать душу собственному студенту…

Шаукат посмотрел, нахмурился и произнес:

— Думаешь, мне нельзя доверять? Легче рассказать все твоему чернявому преподу?

Я усмехнулась такому определению Ирека. А Вяземцев вдруг продолжил — слишком горячо и пылко для нашей почти дружеской поездки.

— Зря ты считаешь, что мне нельзя доверять! Разве я хоть словом обмолвился, что обнимал тебя в подсобке и целовал? А?

Я вздрогнула, словно он мне угрожал.

Шаукат поморщился и вздохнул.

— На кафедре считают, что я — заводила в группе пижонов, которые не умеют вести себя на лекциях. Поэтому извинялся перед тобой.

Я пораженно приподняла брови. Откуда он узнал?

— Пфф… Я слышал разговор вашей секретарши… Как ее там… Наташа?

— Надежда.

— Ну вот ее с какой-то преподшей, которая одевается будто ей лет тринадцать. Во все эти шортики на подтяжках и прочее. И думает, что ужасно сексуальна.