Она ждала, что он присоединится к ней в постели.

Ждала и ждала.

Борясь с изнеможением, Сидони открыла глаза и увидела, что Джозеф одну за другой гасит свечи, пока не осталась всего одна. В мерцающем свете лицо его казалось хмурым, и выглядел он старше. Сидони так устала, что на настоящую панику сил у нее не осталось, но все же она сообразила, что что-то не так.

– Д-Джозеф?..

Не взглянув на нее, он направился к двери.

– Спокойной ночи, Сидони.

Тревога прогнала сонливость.

– Что?..

Она попыталась встать, последовать за ним, но он ушел и оставил ее одну, тихо прикрыв за собой дверь.

Стук портьер разбудил Сидони. Ночная гроза ушла, сменившись ясным солнечным днем. Она была одна.

Она проспала всего несколько часов. Странное поведение Джозефа удивило ее. Когда он не вернулся, она пошла его искать, но скоро холод и безуспешность поисков вынудили ее вернуться в спальню.

– Чай на столе. – Миссис Бивен шаркала по комнате, собирая разбросанные вещи: мокрые скомканные полотенца, сброшенное покрывало, испорченную одежду. Сидони покраснела, когда экономка подняла то, что осталось от ее экстравагантного платья, но миссис Бивен едва удостоила его взгляда.

– И вам доброго утра, – пробормотала Сидони, села и подложила подушки под спину, потом закатала рукава рубашки Джозефа до локтей.

– Хозяин сказал распорядиться насчет кареты, когда будете готовы. – Экономка все еще сновала по комнате.

«Что?»

– Я… я не понимаю, – отозвалась Сидони с неожиданной для себя дрожью в голосе, вторящей внезапной дрожи в сердце. – Зачем мне карета?

Пожатие плеч миссис Бивен было удивительно выразительным для столь неразговорчивой женщины.

Плохо понимая, что ей делать, Сидони повернулась к чайному подносу на прикроватном столике. И только налив в тонкую фарфоровую чашку чаю, заметила на подносе стопку бумаг, перевязанных голубой шелковой лентой.

Под ложечкой засосало от нехорошего предчувствия.

– Что это?

Миссис Бивен бросила на нее равнодушный взгляд.

– Хозяин велел отдать это вам.

Рука Сидони нерешительно застыла над связкой, словно та могла укусить.

– А где хозя… мистер Меррик?

– Где-то. – Ответствовав так неопределенно, миссис Бивен вышла вон.

Что бы ни было в этих бумагах, это не даст Сидони желаемого, в этом она не сомневалась.

Она схватила стопку. Бумаги были потрепанные и разного размера. Озадаченно нахмурившись, она сорвала ленту и развернула верхний документ. И тут же узнала округлый девичий почерк Роберты. Все записки были просты: в них перечислялись все увеличивающиеся крупные суммы денег, которые Роберта была должна Меррику.

Сестра солгала ей.

В Барстоу-холле сумма, которую она проиграла Джозефу, показалась ужасающей. Общая же сумма этих долговых расписок была настолько запредельной, что сестра и надеяться не могла когда-либо расплатиться. Гораздо больше всего, чем владел Уильям, даже если бы пожелал выплатить карточные долги жены.

– Ох, Роберта…

А потом – как удар молотком – все значение этого пакета стало яснее ясного: Джозеф отпустил Сидони.

Сидони всегда утверждала, что она здесь только для того, чтобы забрать расписки Роберты. Джозеф с великодушием, которое уже не удивляло ее, вернул расписки без всяких условий.

Иди. Беги. Лети.

Практическая сторона ее натуры твердила: надо ухватиться за эту возможность. Она получила то, зачем приехала. Она свободна. Более того, Роберта свободна. Сидони может возвратиться к своей нормальной жизни, строить планы по спасению Роберты и новой, независимой жизни для обеих сестер Форсайт. Независимой жизни, которая почему-то все больше начинала походить на унылое, одинокое существование.

Ничто больше не держало Сидони в замке Крейвен. Ничто, кроме мимолетного выражения на лице Джозефа, когда он думал, что на него не смотрят. Ничто, кроме разделенного смеха, обжигающего жара мужского прикосновения и ощущения, что она больше не одинока – ощущения, которое, как она только теперь поняла, так тяготило ее душу.

Ничто…

Быть может, ничто – именно то, что Джозеф сейчас чувствует.

Она упрямо отказывалась допустить подобное, но после долгого принесшего разочарование дня боялась, что ей придется признать это. С приближением вечера Сидони поняла, что Джозеф не желает быть найденным. По крайней мере своей гостьей.

Сидони наконец вернулась, совершенно обескураженная, в неуютный большой зал, гадая, не упустила ли что-нибудь очевидное в своих поисках. В темном углу миссис Бивен махала метлой, и в полосах света, проникающего сквозь высокие узкие окна, танцевали пылинки.

– Сказано ж было: езжайте себе с Богом, – пробормотала миссис Бивен, как почудилось Сидони, с удовлетворением.

– Нет, – упрямо отрезала Сидони, хотя и был соблазн сохранить остатки гордости и уехать. В конце концов, отсутствие Джозефа ясно говорит, что он ее отвергает, не так ли? Разумная женщина прочла бы это недвусмысленное послание и вернулась к знакомой безопасной жизни.

Но ей не нужна знакомая безопасная жизнь. Вся беда в том, что ей нужен Джозеф. Нужен с каждым ударом сердца. Вернув расписки Роберты, он все изменил между ними.

Всю свою жизнь она твердила, что никогда не поставит себя в зависимость от мужчины. Собственными глазами видя, что сделало мужское господство с ее матерью и сестрой, Сидони поклялась никогда не отдавать ни тело, ни волю во власть мужской тирании. Но в последние дни к ней как-то незаметно пришло понимание, что Джозеф – один на миллион – не тиран. Последние пару дней она балансировала на грани капитуляции. Его забота и раскаяние прошлой ночью безвозвратно нарушили это шаткое равновесие, и теперь, когда он предоставил ей свободу, вернув расписки Роберты, ей не терпелось сломать все преграды между ними.

Врожденная осторожность насмехалась над ней, как над дурочкой, которая внушила себе, что этот случай, это место и этот мужчина отличаются от других случаев, мест и мужчин, но она не обращала на врожденную осторожность внимания. Единственный раз в жизни она намеревалась послушаться своего сердца, а не разума. Она собиралась стать любовницей Джозефа Меррика с искренней радостью, которая потрясла бы мисс Форсайт, прибывшую в замок Крейвен.

Но, быть может, уже слишком поздно говорить Джозефу, чего она хочет, а для него – отыскать в себе хотя бы малую толику интереса к ее признанию.

– Ежели хотите добраться до Сидмаута дотемна, вам надобно поспешить.

– Я буду ночевать здесь, – отозвалась Сидони с упрямством, которое не отражало ее нервозности.