Ирий ошеломленно смотрел, его лицо разглаживалось, краснота уходила. Глаза заблестели, как у пьяного, правый уголок губ поднялся.

— Теперь мне пора!

Я шагнула в сторону, чтобы обойти его, но рука преградила мне путь.

— Ты ведь не получила то, за чем пришла.

Вряд ли бы он отпустил в любом случае, но почему его голос стал хриплым? Я покосилась на Ирия: капли до сих пор стекали по мускулистым плечам, капая с волос. Не хватало решимости встретиться взглядом. Вдруг в его взоре нечто такое, отчего у меня сердце остановится.

Он склонился к уху и прошептал:

— Если ты хотела мерзкое, давай так. Я кое-что предложу, а ты, если посчитаешь это мерзким — уйдешь. А если не посчитаешь — останешься.

Шепот разбегался мурашками по коже. Безумно приятно. Я едва не подалась ухом ближе к пухлым губам.

— Что? — спросила.

— Пусть стоп-словом будет таракан.

Я прыснула. Ирий опустил руку, больше не преграждая дорогу к двери.

— Достаточно мерзко. Уж лучше акула.

— Ты хоть помнишь, как она выглядит?

— Конечно! Я люблю разглядывать животных других планет. — Я с легкой улыбкой посмотрела в голубые глаза — они испытующе сверлили меня, вонзались отравленными стрелами. Яд их хмельной, возбуждающий.

— Ты не уходишь?

Ноги в волглых носках приросли к полу, который одна сплошная лужа. Двадцать четыре минуты осталось. Я уйду, но позже. А сейчас невозможно сдвинуться ни на миллиметр. Тело обросло каменной скорлупой — под ней вздрагивал каждый нерв в ожидании.

Ирий ухватил меня за запястье и дернул прочь из ванной комнаты.

Я ведь не сошел с ума, верно? Всего лишь ежедневно следил за ней. Недолго. Бывало, пять минут или пятнадцать. Стоял за спиной, когда она готовила что-то безумно пахучее, сидел на корточках у дивана, где она спала, прятался за солнечными батареями, дожидаясь ее из отлучки.

Началось с того, что я искал ответ на вопрос: «Как вывести на нее полицию так, чтобы я очутился не у дел?» Казалось, если буду смотреть на нее, ответ всплывет сам собой. Иным способом его не получить. Дух жизни против обсуждать Беатрису, то есть другого служителя, и настаивал, чтобы я отмахнулся от секретного задания, стер ее из памяти.

Но я привел ее обратно в спальню и усадил на постель. Непривычно смотреть на чужое лицо и воображать: за ним бесовка.

Мне бы увидеть на своих простынях настоящую Беатрису, с короткими волосами по плечи, бледной кожей, оливковыми глазами. Сегодняшняя личина загорелой девушки с пучком на затылке, кошачьими стрелками и одеждой из черной кожи — из моих школьных фантазий.

Сбываясь, фантазии часто растворяются, а взамен рождаются новые. Неважно, что будет завтра или через час. Сейчас я на волне вдохновения.

— Что ты делаешь? — встревожилась Беатриса, едва я раскрыл шкаф с игрушками.

— Если тебе что-то не понравится, ты можешь спокойно встать и уйти. Я тебя не задержу.

Наверно.

Голос она не перерисовала. Он такой, как всегда, сладкий с кислинкой, ласкал слух. Немного с перчинкой — с дерзкими нотками. Поэтому я в первую очередь достал из шкафа широкую алую ленту.

— В смысле не понравится? Что ты собрался со мной делать?

Когда я обернулся, Беатриса стояла передо мной. Янтарный взгляд упал на полосу атласной ткани в моей руке. Я шагнул вперед — розовые носочки попятились. Уголок моих губ непроизвольно поднялся. Пальцы она сцепила у ширинки своих кожаных штанов, будто защищалась. Будто я собрался сразу туда лезть. Там десерт, а перед ним уйма вкусностей.

Еще шаг — отступила и коснулась бедрами изножья кровати. Женская грудь высоко вздымалась от частого дыхания. Я уже видел, как расстегиваю молнию на куртке, опускаю чашки бюстгальтера, накрываю мягкие груди ладонями и играю с сосками. Я уже слышал, как с ее губ срываются стоны, не фальшивые, лишь бы меня потешить, а полные наслаждения.

Член затвердел, налился кровью и рвался из джинсов на свободу. То есть в тесное, горячее, влажное место. Я мог бы скорее до него добраться, скорее нагнуть Беатрису, но получал дикое удовольствие от того, что сдерживался до последнего — до момента, когда окончательно сорвет крышу, я перестану соображать и превращусь в зверя.

Я обхватил лентой талию бесовки и резко притянул к себе. Ткань скрипнула о кожу от рывка, у девушки перехватило дыхание. Янтарные глаза с испугом смотрели на меня снизу вверх. А я ловил кайф от того, что наши тела крепко соприкасались. Прижать бы ее еще ближе, чуть не расплющить и едва не задушить.

— Значит, в «Буре» есть садист? — спросила она.

— Я не садист. Как минимум я не люблю плетки.

— Но ошейник с наручниками…

— Это совсем иное дело. — Я расплылся в улыбке. — Ограничение свободы — не садизм, а любовь к контролю.

— Связывать себя и заковывать в наручники я не дам! — Она ткнула пальцем мне в грудь. Ну, посмотрим. Я иногда бываю очень убедительным.

— В отличие от тебя, я насильно это не сделаю.

Она потупилась, и, клянусь, сквозь загорелую кожу проступил румянец. Особый сорт удовольствия — вызывать смущение. Ужасно сложно было не применить магию, когда я очнулся связанным. Несколько секунд телекинеза — и бесовка лежала бы на моем месте. Но нельзя, чтобы она увидела меня служителем. Достаточно того, что я магией развязал ноги, когда сшиб ее подушкой со стула.

Ей, возможно, осталось минут двадцать до телепорта. Не хватит на все фантазии.

Обнимая ее за талию одной рукой, я другой свернул ленту вдвое и провел алыми краями, словно пестиком, по щеке. Беатриса покосилась и следила, как я пощекотал подбородок, пробежался мазками по ушной раковине, спустился по шее к бегунку на куртке.

Целовать эту кожу и губы? Нет. Поцелую я лишь настоящие губы Беатрисы. И бледную кожу с россыпью родинок.

— Приляжешь? Стоя будет неудобно. И я хочу, чтобы ты расслабилась.

Она с подозрением взглянула на меня. Гадала, что сделаю? То, до чего ее парень в жизни не додумается.

Пока Беатриса настороженно укладывалась на кровати, я расстегнул джинсы и потянул промокшую ткань вниз. Боксеры не надевал, и член, ясное дело, сразу выскочил на обозрение.

Что она там говорила? Десять сантиметров… Одиннадцать… Мать твою! Гордых и толстых семнадцать!

Я швырнул джинсы на пол и поднял взгляд: бесовка прикрыла глаза рукой.

— Слушай, я зря, наверно… — Она оттолкнулась от подушек и свесила ноги с кровати, пряча лицо. Я не на шутку испугался, что она уйдет.

— Тебя удивляет то, что у меня на тебя стоит? По-моему, я тебе говорил на вечеринке, что ты мне нравишься. Ничего не изменилось. — Я старался не спешить, но все равно быстро подошел к кровати, преграждая путь к двери, и развернул ленту.