с цветочными узорами, пучки трав развешены под потолком, деревянная мебель с подушечками для удобства. Всё было как раньше, но в тоже время что-то неуловимо изменилось. Я оглядывался по сторонам, пытаясь увидеть причину перемен, но взгляд не выделял ничего необычного.

Видимо, меня выдала некая растерянность.

— Присаживайся, Анджей. Накормлю, напою да историю тебе поведаю, а там уж и побеседуем.

Аннэ порхала по своей маленькой кухоньке ураганом. На столе появилась кринка молока, чайник с травяным сбором, пиала с медом и тарелка со свежей, ещё тёплой сдобой. Нехитрая снедь, но для меня не было ничего вкуснее.

Аннэ сидела напротив и рассматривала меня, как будто первый раз увидела. Стало немного неуютно от такого пристального внимания, кусок в горло не лез. И хоть выпечка была выше всяких похвал, есть резко перехотелось.

— Что случилось? Почему ты так на меня смотришь, как будто у меня рога и копыта выросли вместо чешуи и гребней? — теперь уже я уставился на хозяйку дома в недоумении.

— Здесь многое изменилось после твоего последнего визита. И я не понимаю, причастен ли ты к этому или нет. — Аннэ отвела взгляд, разливая травяной сбор по чашкам.

— Да что ж за напасть такая. Сначала Конвент на нашу голову, теперь ты так себя ведешь. Ещё чуть-чуть и я поверю, что отец действительно сотворил нечто ужасное у себя в лаборатории.

— Не знаю, Анджей, мог ли он сотворить что-то более ужасное, чем то состояние, в котором я нашла тебя в лесу много лет назад. Еле живой кусок мяса, истекающий кровью, с растерзанной на лоскуты кожей. — Она нервно вертела в руках глиняную чашку. — Но тогда я не могла заявить. Он был в своём праве. У вас… — Аннэ запнулась, особо выделив голосом «вас», — …свои законы. А Конвенты вмешиваются только если опасность грозит людям. Но сейчас всё изменилось.

Женщина всматривалась в отвар, собираясь с мыслями.

— Ты же догадываешься, что я не просто так живу вдали от людей.

Я осторожно кивнул, мы никогда это не обсуждали, каждый имел право на свои секреты, а она продолжила:

— Так вот, я родом из Геены. И это, — она коснулась рукой повязки на глазу, — последствия моего дара. Часть меня мертва, поэтому я могу видеть мёртвых и в какой-то мере взаимодействовать с их остаточной некротической энергией при переходе за Грань. Сама суть моего дара теперь отвергается постулатами Геены. Там в чести некромантия, подчинение мертвых душ и использование их в своих целях. Некоторые даже коллекции собирают, будто это вещи. Я же помогаю потерянным, насильственно убитым душам успокоиться, отпустить прошлое и отправиться в путь на перерождение.

В общем свожу всю их работу на нет. — Аннэ криво усмехнулась. — Я чертов Робин Гуд в мире мертвых, отбираю души у богатых и отпускаю на свободу.

Я молчал, боясь спугнуть внезапную откровенность дорогого мне существа.

— Раньше нас было много, мы звались некромагами и состояли в оппозиции к некромантам. Но некромаг — это тяжёлая работа, требующая постоянного присутствия на Земле. Пока мы помогали душам людей и нелюдей, то постепенно оказались вне закона в родном Осколке. — Отшельница грустно улыбнулась. — А сейчас…нас осталось всего ничего. Где-то ещё жив старина Хиро, которого греки прозвали Хароном. Я успела побывать Анубисом у египтян и даже Бабой Ягой у славян, да так здесь и осела.

— Почему ты решила рассказать о себе именно сейчас? — осторожно поинтересовался. Мысли в голове перескакивали с одного на другое. Вот тебе и тётушка…Я-то думал, что она ведьма или дочь леса может быть. А она…. Если Аннэ была Анубисом, то ей не меньше пяти тысяч лет. Даже боюсь представить, каково это тысячелетиями жить изгоем без возможности вернуться домой.

— Мне безднова пропасть лет, я честно выполняла свою работу на полях мировых войн, в очагах эпидемий, но даже некромаги устают от своего призвания. Людей становится всё больше, случайные смерти захлестнули этот мир словно цунами. Эти души не знают покоя и не хотят на перерождение, цепляясь за свою прошлую жизнь.

А мы…А я тоже хочу покоя. Поэтому ушла жить подальше от людей. Я жила здесь задолго до появления вашего рода на этих землях. Твои предки меня не трогали, и даже твой дед Лаос Кшес чтил наш древний уклад, Ваша семья не доставляет мне хлопот, а я не вмешиваюсь в вашу жизнь. И так было, пока я не нашла тебя у кромки леса почти пятьдесят лет назад. Сначала, я решила, что кто-то просто захотел избавиться от тела. Обычное человеческое убийство. Но ты оказался василиском, и это меняло дело. Это ведь твой чокнутый папаша-экспериментатор тогда так с тобой поступил?

Воспоминания захлестнули волной, наступил конец первой кварты, дед ждал от меня полного оборота. А я не смог. Пришлось первый раз за много лет встать на защиту отца.

— Это не отец. Ту отбивную из меня сотворил дед. — Теперь я с грустью вспоминал момент, когда перестал верить, что Кшесы — моя семья. — Я же считался прямым наследником, воплощением будущего нашей линии крови. И тут такой позор. Дед меня даже слушать не стал. Лично порол кнутом на глазах у всех слуг, пока я не перестал быть похожим на живое существо. А затем выкинули на границу земель, как безродную шавку, более чем чётко указав моё будущее место в семье Кшесов. Там меня подобрала ты.

А ведь в детстве Хаос превосходно накапливался в моём теле для формирования источника и Зверя, но отцовские эксперименты что-то нарушили. Если раньше я верил, что они на пользу, то со временем понял, что после каждого такого визита к отцу становлюсь слабее, Хаоса во мне оставалось не больше, чем в обычном человеке. Я сбегал во Мглу, пытаясь накопить как можно больше эманаций. Но отец не давал мне такой свободы — жить постоянно во Мгле, вдали от него.

Аннэ добавила отвара в чашки.

— Я что-то подобное и предполагала. Пришлось долго лечить тебя травами, а ведь всё можно было исправить, доставив к вашему источнику. Он бы тебя на ноги поднял гораздо быстрее чем я. Почему никто этого не сделал, для меня остается загадкой.

— О это была бы слишком великая честь для будущего раба. На моей памяти отец лишь однажды воспользовался источником во Мгле, когда в порыве гнева уменьшил мне количество конечностей. — Я мог только догадываться о причинах поступков отца, давно уже принимая как данность его нездоровую ненависть ко мне. — Но оставить меня калекой — это было слишком даже для