будущем не получит какие-то увечья от самого факта рождения ребёнка, это благословение. Мама и вовсе умерла из-за меня. Хотя дед до сих пор считает, что причина в другом. Она была сильна физически, весь период беременности чувствовала себя хорошо, источник не сбоил. Но сейчас узнать уже ничего невозможно.

Ноги сами привели меня к гранатовой беседке. Любимое место матери. Уголок её Родины. Мадрас твердил, что мама даже пахла гранатом. Оставалось верить на слово. Задумавшись, я отворил мозаичные двери, и остановился как вкопанный, заметив произошедшие изменения.

Вдали гранатовой аллеи виднелся алый с зеленью шатёр, точь-в-точь как у обитателей Сашари. Гербовые обозначения на нём отсутствовали. Да и Коста сообщил бы о гостях в поместье. Значит… Вот как выглядит оперативный штаб Конвентов. Интересно, я не нарушу уединение дознавателя, неосмотрительно заявившись сюда. С другой стороны, это мой дом, и в правах посещения всех его уголков я пока не ограничен. Сняв обувь, решил прогуляться по зелёной пушистой траве босыми ногами. Так острее чувствовалась связь с землёй, стихией матери. Не удержался и сорвал один из спелых гранатов. Чуть тёплый фрукт идеально лег в руку. Запах одурманивал. Хотелось просто лечь на изумрудный ковёр травы, всматриваясь в розоватое закатное небо. Рубинами свисали сочные плоды с ветвей, ветер шелестел в кронах. Решив, что конвент подождет, опустился в пушистую мягкую траву. Да, есть во мне что-то змеиное всё же. Растянуться во весь рост и нежиться в лучах солнышка. Веки сами собой потяжелели, приятная нега захлестнула меня. Мягкие колыхания травы убаюкивали. Давно мне не было так спокойно и безопасно.

***

Симеон

Я почувствовал появление молодого Кшеса. Надо же какой исполнительный, вечер ещё не вступил в свои права, закатное солнце лишь склонялось к горизонту, а он уже пришёл. Так быстро общаться с ним я не планировал. Необходимо было подкрепиться перед следующим использованием ауры, уж больно прожорливо наше родовое умение. Придётся теперь перекусить субстантом, а он жуть какой противный, ещё и откат потом будет. Но шанс упускать нельзя. Быстро опрокинув колбу с мутной фиолетовой жидкостью. Ох и мерзость же. Пока экстракт из выжимки собственной крови усваивался и восполнял энергетические запасы, я наблюдал за гостем. Он шёл в глубокой задумчивости, не особо обращая внимание на окружающую действительность. Что ж такое состояние — первая ступень к трансу. Может получится воздействовать на него не столь грубо как на слугу. Нужно лишь навеять ему соответствующие мысли, настроить на домашний лад. Повинуясь приказу, штаб изменил визуальную маскировку, приобретая вид домашних шатров из Сашари. Оставаясь невидимым, я наблюдал как молодой василиск снял обувь и пошёл босыми ногами по траве. Он никуда не спешил, казалось, что он бродит не среди деревьев, а в глубинах своих мыслей. Более идеального момента сложно было подобрать. Парень сам шёл в мои руки. Я стал направлено выпускать ауру, придавая ей форму, меняя её концентрацию. Расход энергии при этом был меньше, но контроль для работы на данном этапе требовался больший, чем при работе со слугой. Там я катком сминал все защитные барьеры, здесь же необходимо было произвести тонкое хирургическое вмешательство.

Лёгкий белесый туман стелился над самой поверхностью травы, оставаясь практически невидимым для своей жертвы. Вот он едва заметно поднялся по телу, окутывая парня пологом, впитываясь в кожу, достигая лёгких. Взгляд Анджея стал мутнеть, терять фокус. Организм не сопротивлялся воздействию, не ощущая ничего противоестественного. Вот уже вьюнош прилёг на траву, вглядываясь в небо невидящим взором. Веки его тяжелели, сон накатывал ленивыми волнами, убаюкивая и расслабляя. Дыхание парня выровнялось, он уснул. Вот теперь можно и провести сканирование.

Проведение сканирования — не простая процедура, обычно на неё запрашивается санкция у совета конвентов и вызывается специалист. Но наш кодекс гласит, что при проведении расследования мы имеем право пользоваться всеми особыми талантами, которыми нас наделила природа. То, что я не афиширую свою способность к сканированию памяти, не запрещает мне ею пользоваться. Не могу сказать, что подобное сканирование гарантировано покажет всю необходимую мне информацию, но абсолютно точно подскажет в каком направлении искать.

Сейчас я бы хотел просмотреть в памяти всё, что связано у Анджея Кшеса с отцовскими экспериментами. Если парень не причастен, то информации будет прискорбно мало и можно будет всё своё внимание сосредоточить на его отце.

Однако я, к сожалению, не могу вломиться в мозг любого существа и найти всё необходимое как в компьютере по строке поиска. Да и память — понятие не линейное, а скорее похожее на паутину, где одна нить переплетается с другой нитью, выводя на ассоциации с третьей. Так и приходится распутывать воспоминания как клубок очень спутанных мыслей-нитей.

Памятуя состояние, в котором вьюнош посетил гранатовую беседку, решил подступиться со стороны памяти о матери. И хоть эти мысли, казалось бы, были мало связаны, однако, не зная матери, Анджей должен был подсознательно тянуться к отцу. И вот потом можно аккуратно поискать в его воспоминаниях зацепки про отцовские эксперименты.

Погружение в очередной раз напоминало падение в пропасть, в бесконечную неизвестность, затянутую белесыми туманами. Я не ощущаю себя, растворяюсь в этих туманах, сливаюсь с ними, чтобы не вызывать сопротивления. Я это ты Анджей, я твоя тень, ты не видишь и не чувствуешь меня. Постепенно падение замедлилось, туман стал прозрачней, и я погрузился в обрывки воспоминаний молодого василиска о матери. Фамильная галерея и чудесный портрет молодой платиновой блондинки, с голубыми глазами, пухлыми губами и ямочками на щёчках. Магда Кшес. Она запечатлена в танце среди гранатовых деревьев, босая, в голубом струящемся лёгком платье, с венком из васильков на голове. Она полна жизни, счастья и любви. Напротив портрета застыли осиротевшие мужчины рода Кшесов, темноволосый статный Болес держал за руку маленького мальчика, почти точную копию девушки с портрета, такой же светловолосый, с ямочками на щеках, худенький. Невыносимая боль читалась на лицах этих двух родных людей, цепляющихся друг за друга, в надежде разделить горе.

Воспоминание затягивает туманом, следующий эпизод — это совсем юный парень пытается стать на пути отца, когда тот уничтожает портреты матери. Лицо Болеса перекошено ненавистью, злобой и дикой болью. Он сечет картины саблей, рубит рамы, скидывает в центре бального зала, обливает маслом и сжигает. В глазах старшего Кшеса отплясывает безумие вместе с отблесками костра. Возле того самого портрета из первого воспоминания отец и сын встречаются. Анджей пытается спасти последнюю память о матери. Он уже в форме гимназиста, стоит против отца с деревянным шестом в руке.