– Господин лейтенант… – начали они, обращаясь к Мияте. – Ядзаки…

Лейтенант Мията не стал дослушивать их до конца. Ему хватило даже тона их голосов, чтобы понять все. Он бросился из комнаты, мы, толкаясь, рванулись за ним и побежали к урезу воды. Там несколько техников извлекали тело Ядзаки из «кайтэна» и опустили его на носилки. Я бросился к ним.

– Ядзаки! Ядзаки! – кричал я, бросившись на колени, обхватил его за плечи и принялся трясти.

Хотя его руки безжизненно болтались, свешиваясь с носилок, на теле его не было видно никаких ранений. Лицо Ядзаки хранило живой цвет, щеки его были даже розовее, чем у нас, живых.

– Несите его! – снова крикнул я, и мы все, подхватив носилки, бегом помчались в лазарет.

Тамошние медики сразу же принялись делать Ядзаки искусственное дыхание и делали его более двух часов. В конце концов доктор бессильно опустил руки. Все бесполезно, сказал он. Ядзаки был мертв.

Так ушел из жизни мой друг, не дожив всего лишь десяти дней до долгожданного выхода на задание. Позднее врачи сказали, что он отравился выхлопными газами, просочившимися в кокпит из выхлопной трубы. Я принялся было честить техников, но вскоре умолк. Наши техники всегда так заботились о нас, водителях «кайтэнов», и делали все возможное, чтобы наше оружие было в полной исправности, задерживались за работой подчас далеко за полночь. Я никак не мог винить их в смерти моего друга, даже если она и произошла из-за недосмотра кого-либо из них.

Всю ночь я не мог уснуть, голова моя разрывалась от дум, а грудь – от скорби по другу. Наконец я решил для себя, что, как и лейтенант Сэкио Нисина, сделаю все для того, чтобы мой друг смог, несмотря ни на что, осуществить свою мечту. Старшина Ёсихито Ядзаки пойдет в бой на врага. Я возьму его прах в «кайтэн» в последний свой и его путь.

Для замены моего друга Ядзаки командование выбрало старшину Кикуо Синкаи. Его умение управлять «кайтэном» было хорошо известно. Синкаи своими талантами заслужил признание у наших командиров, техников и всех нас, его сослуживцев. Надо признаться, что 13 февраля, когда я был выбран Миёси для отправки на задание, я в глубине души несколько недоумевал, почему с группой «Татара» вместо одного из нас не идет Синкаи. Для этого не было никакой внятной причины. Миёси было позволено самому выбрать себе соратников. Он выбрал Ядзаки, Китамуру и меня.

Что ж, коль скоро погибшего Ядзаки было необходимо кем-то заменить, я был рад тому, что выбор пал на Синкаи. Он был моим другом с самых первых дней на Цутиуре. Когда мне было доверено участвовать в задании в составе группы «Татара», он нисколько мне не завидовал и не выражал как-либо своего недовольства. Он только сказал: «Удачи тебе, Ёкота. Я не задержусь и вскоре тебя догоню. Дождись меня у врат храма Ясукуни. Мы войдем в него вместе, как и положено истинным друзьям». Мы, водители «кайтэнов», часто в разговорах между собой поминали храм Ясукуни. Поддразнивая кого-либо, мы обычно говорили: «Я попаду в Ясукуни раньше тебя, так что буду там „стариком“». Затем обычно придумывалось, что будут делать «старики» с теми, кто попадет в этот храм после них.

Подводная лодка «1–47» ушла в Куре для незначительного ремонта и пополнения запаса продовольствия, но у нас еще оставалось девять дней для тренировок до выхода на задание. Мы целиком отдавались подготовке. Я прежде всего постарался выбросить из головы все мрачные намерения специально врезаться на «кайтэне» в одну из скал в заливе, чтобы воссоединиться с моим дорогим другом в другой жизни. Теперь, идя в «кайтэне», я вслух разговаривал с ним и вернулся к намерению взять с собой его прах в свой последний рейс. Острая боль потери несколько смягчилась спустя несколько дней, когда пришел из Токио обещанный моей девушкой подарок.

Это был нашейный платок темно-красного цвета, собственноручно связанный ею. Летчики японских ВВС носили белые шелковые шарфы, так что я решил – этот платок будет достойным их эквивалентом.

Многие из японских мужчин, ушедших на войну, оставили своих возлюбленных, о которых они порой рассказывали и кому они ежедневно писали письма. У меня, разумеется, возлюбленной не было. В то время мне было только девятнадцать лет, и уже два года я служил на флоте. Та девушка, которая тогда подарила мне свое фото, была одета в напоминавшее морскую форму платье японской школьницы. В Цутиуре мне иногда делали выговор за то, что я ношу это фото при себе, поскольку это могло отвлечь меня от подготовки на летчика морской авиации. Я все же сохранил его, хотя никому и не показывал. Если человек постоянно находится в обществе людей, решивших отдать свою жизнь за родину, то подобная тяга к жизни становится опасной. У меня была не возлюбленная, а только подруга. Но мне хотелось думать, что моя возлюбленная была бы похожа именно на такую девушку. Я не мог прогнать романтические мечты, и в ту ночь взял с собой в постель этот темно-красный платок. Я буду хранить его постоянно при себе, пообещал я в душе, вплоть до последнего момента своей жизни.

Это произошло 19 марта. А 20 марта, четыре дня спустя после того, как Ядзаки погиб от отравления выхлопными газами, новая трагедия пронзила мое сердце. В своем «кайтэне» погиб лейтенант Мамору Миёси.

Этот день выдался дождливым, но погода никак не была связана с происшедшим. Возможно, Миёси допустил небрежность, устанавливая глубину подводного хода «кайтэна», или приборы его торпеды давали неверные показания. Во всяком случае, проходя под кораблем-мишенью, он шел чересчур близко к поверхности моря и задел своим перископом за киль корабля. Идя на скорости 30 узлов, командир моего дивизиона и старший группы ударился головой о перископ и потерял сознание. Скорее всего, все произошло именно так, и Миёси захлебнулся водой, которая набралась в его «кайтэн» после того, как верхняя часть перископа была срезана корабельным килем. Если бы он остался в сознании, то смог бы выбраться через верхний люк и выплыть на поверхность моря.

Несколько позже я узнал, что даже такого шанса ему не было дано. Когда спасатели подняли «кайтэн», то оказалось, что его верхний люк заклинило от удара. Тело Миёси пришлось извлекать через нижний люк, и, когда он был открыт, из него волной хлынула вода. Когда я увидел тело моего командира, то не смог произнести ни слова. Две трагедии в течение пяти дней – это было чересчур. Я пошел за носилками, на которых мои товарищи несли тело лейтенанта в лазарет. Все вокруг были чрезвычайно возбуждены и старались помочь. Врачи стали делать искусственное дыхание в призрачной надежде на то, что в теле Миёси еще теплится жизнь. Я был так расстроен, что потерял голову; несколько придя в себя, я обнаружил, что растираю его обнаженное тело грубым полотенцем, пытаясь восстановить кровообращение. Когда же доктор в конце концов заключил, что Миёси уже ничем не поможешь, я совершенно обезумел. Не в силах сдержать рыдания, я выбежал из лазарета.

Мне пришел на память один разговор с Миёси, который состоялся у нас с ним всего за день до смерти Ядзаки. Хотя мы, унтер-офицеры и рядовые, весьма тесно общались с офицерами во время тренировочных выходов и много времени проводили вместе, мы все же не были по-настоящему близки и никогда не говорили о своих семьях и тому подобных личных моментах. Но в тот день лейтенант Миёси удивил меня. Он разговорился со мной о своей жизни в семье.