– А знаете, у меня есть маленькая надежда сняться в «Потопах», – сказал Жербер. – Всего лишь эпизодическая роль, но это хорошо оплачивается. – Он нахмурил брови. – Как только получу немного денег, я куплю автомобиль – подержанный, есть такие, что ничего не стоят.

– Это было бы замечательно, – сказала Франсуаза. – Вы меня наверняка убьете, но я с вами поеду.

Они вышли из метро.

– Или еще, – продолжал Жербер, – я вместе с Мюлье организую театр кукол. Беграмян все-таки обязан свести нас с руководством «Имаж», но он такой ненадежный.

– Куклы – это забавно, – сказала Франсуаза.

– Только получить зал и свое устройство стоит бешеных денег.

– Возможно, когда-нибудь это сбудется, – сказала Франсуаза.

Сегодня планы Жербера ее не увлекали; она даже спрашивала себя, почему обычно в его существовании она видела неброскую привлекательность. Он был рядом, он пришел после скучного обеда у Пеклара, вечером он в двадцатый раз будет играть юного Катона, в этом не было ничего особо трогательного. Франсуаза оглянулась вокруг; ей хотелось бы отыскать какую-нибудь вещь, которая хоть самую малость что-то говорила ее сердцу, но эта длинная прямая авеню ничего ему не говорила. В маленьких машинах, выстроившихся по краю тротуара, продавали лишь обычные товары: хлопчатобумажные ткани, носки, мыло.

– Свернем, пожалуй, на одну из этих улочек, – предложила она.

Там прямо на грязной земле лежали старые ботинки, эмалированные миски, выщербленный фарфор; у изгороди на газетах или старых коврах сидели черноволосые женщины в ярких лохмотьях. Все это тоже не трогало.

– Посмотрите, – сказал Жербер, – мы наверняка найдем здесь аксессуары.

Франсуаза без восторга взглянула на расположенный у ее ног хлам. Конечно, у всех этих испачканных предметов были свои забавные истории, но то, что было на виду, – это браслеты, сломанные куклы, выцветшие ткани, не рассказывающие никаких преданий. Жербер погладил рукой стеклянный шар, в котором плавали разноцветные конфетти.

– Можно подумать, шар для предсказания будущего, – заметил он.

– Это пресс-папье, – сказала Франсуаза.

Торговка следила за ними краешком глаза. Это была толстая накрашенная женщина с волнистыми волосами, закутанная в шерстяные шали, ее ноги были обернуты старыми газетами. Она тоже была без истории, без будущего – только масса продрогшей плоти, и ничего больше. А изгороди, железные лачуги, жалкие сады, где скапливался ржавый металлолом – все это представлялось не как обычно грязным, но привлекательным миром; тут все скучивалось вместе, безжизненное, бесформенное.

– Что это за история с гастролями? – спросил Жербер. – Бернхайм говорит об этом так, словно все должно состояться в следующем году.

– Бернхайм забрал себе это в голову, – отвечала Франсуаза. – Еще бы! Его интересуют лишь деньги, но Пьер вовсе этого не хочет; на следующий год у нас другие планы.

Она перешагнула через грязную лужу. Это было в точности как в доме бабушки, когда она закрывала дверь, оставляя за ней ласковый вечер и запахи кустарников: она чувствовала себя навсегда отрезанной от какого-то значительного мгновения мироздания. Что-то продолжало жить без нее, и лишь оно имело значение. На сей раз нельзя было сказать себе: оно не знает, что существует, и потому его не существует. Оно знало. Пьер не упускал ни одной улыбки Ксавьер, а Ксавьер с зачарованным вниманием ловила каждое слово, сказанное ей Пьером, вместе их глаза отражали кабинет Пьера с портретом Шекспира на стене. Работали ли они? Или отдыхали, беседуя об отце Ксавьер, о полном птиц вольере, о запахе конюшни?

– Ксавьер что-нибудь делала вчера на уроке дикции? – спросила Франсуаза.

Жербер рассмеялся.

– Рамбер попросил ее повторить: Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет! Она покраснела и, не произнеся ни звука, уставилась на свои ноги.

– Вы думаете, у нее есть талант? – спросила Франсуаза.

Жербер схватил Франсуазу за локоть.

– Посмотрите-ка, – сказал он вдруг, расчищая себе путь в толпе. Люди окружали большой раскрытый зонт, стоявший на грязной земле; какой-то человек раскладывал на черной ткани карты.

– Двести франков, – сказала старая женщина с седыми волосами, бросавшая вокруг растерянные взгляды. – Двести франков! – Губы ее дрожали. Кто-то ее грубо оттолкнул.

– Это жулики, – сказала Франсуаза.

– Ясное дело, – отозвался Жербер.

Франсуаза с любопытством посмотрела на шулера с плутоватыми руками, который проворно метал на шелк зонтика три колоды засаленных карт.

– Двести на эту, – сказал какой-то мужчина, выкладывая на одну из карт две купюры. Он хитро подмигнул: один из уголков немного загнулся, и видно было короля червей.

– Выигрыш, – сказал шулер, переворачивая короля. Карты снова заскользили в его пальцах.

– Он здесь, следите за картой, смотрите хорошенько, он здесь, здесь; король червей за двести франков.

– Он там. Кто поставит со мной сто франков? – крикнул кто-то.

– Выигрыш, – сказал шулер, бросив четыре смятые купюры. Конечно, он нарочно давал им выиграть, чтобы раззадорить публику. Подходящий момент сделать ставку; это было нетрудно, Франсуаза сразу угадывала короля. Это было ошеломляюще: следить за стремительным движением карт; они скользили, отскакивали, вправо, влево, в середину, влево.

– Это глупо, – заметила Франсуаза, – его каждый раз видно.

– Он тут, – сказал какой-то мужчина.

– На четыреста франков, – объявил шулер.

Мужчина повернулся к Франсуазе:

– У меня только двести. Он тут, поставьте со мной двести франков, – торопливо попросил он.

Вправо, в середину, влево, это наверняка здесь. Франсуаза положила на карту две купюры.

– Семерка треф, – объявил шулер и забрал деньги.

– Какая глупость! – сказала Франсуаза.

Она стояла озадаченная, как недавно та женщина; ничтожный поспешный жест, не может быть, чтобы деньги действительно были потеряны, наверняка можно вернуться назад. В следующий раз, внимательно наблюдая…

– Пойдемте, – сказал Жербер, – здесь все соучастники. Пойдемте, вы потеряете все до последнего су.

Франсуаза последовала за ним.

– А ведь я прекрасно знаю, что никогда не выигрывают, – сердито сказала она.

Это был как раз подходящий день, чтобы делать подобные глупости. Нелепо все: места, люди, слова, которые говоришь. Как холодно! Мадам Микель была права, это пальто слишком легкое.

– А что, если нам пойти выпить по стаканчику, – предложила она.

– Я готов, – ответил Жербер, – пошли в большой кафешантан.

Спускалась ночь; урок закончился, но они наверняка еще не расстались. Где они находятся? Быть может, они вернулись в «Поль Нор»; если какое-то место нравилось Ксавьер, она тотчас устраивала там себе гнездо. Франсуазе вспомнились кожаные банкетки с большими медно-красными гвоздями, и витражи, и абажуры в красно-белую клеточку, но все напрасно: лица, и голоса, и вкус медовых коктейлей, все приобрело таинственный смысл, который рассеялся бы, если бы Франсуаза открыла дверь. Оба ласково улыбнулись бы, Пьер в общих чертах изложил бы их разговор, она пила бы из стакана через соломинку; но никогда, даже через них, секрет их встречи наедине не будет раскрыт.