– Вернуться в Руан! Это было бы действительно неумно, – отозвался Пьер. – Вы же прекрасно видите, что мы на вас не сердимся.

Он бросил нетерпеливый взгляд на Франсуазу.

– Скажи ей, по крайней мере, что ты на нее не сердишься.

– Конечно, я на вас не сержусь, – ровным голосом произнесла Франсуаза.

А на кого она сердилась? Она испытывала болезненное чувство, будто ее против воли рвут на части. Было уже шесть часов, но о том, чтобы уйти, и речи быть не могло.

– Не воспринимайте все так трагически, – сказал Пьер, – поговорим спокойно.

Было в нем нечто внушающее доверие, такое основательное, что Ксавьер немного успокоилась. Она смотрела на него с какой-то покорностью.

– Чего вам больше всего недостает, – сказал Пьер, – так это какого-нибудь дела.

Ксавьер обескураженно махнула рукой.

– Речь идет не о занятии, чтобы заполнить время; я прекрасно понимаю, что вы слишком требовательны, чтобы удовлетвориться замаскированной пустотой, вы не можете попросту развлекаться. Нужно нечто такое, что по-настоящему придаст смысл вашему существованию.

Без особого удовольствия Франсуаза на лету поймала критику Пьера; она никогда не предлагала Ксавьер ничего, кроме развлечений, она действительно не воспринимала ее серьезно, и теперь через ее голову Пьер искал согласия с Ксавьер.

– Но говорю вам, я ни на что не гожусь, – возразила Ксавьер.

– Но вы ничего и не пытались сделать, – улыбнувшись, заметил Пьер. – У меня есть одна идея.

– Какая? – с любопытством спросила она.

– Почему бы вам не заняться театром?

Ксавьер изумленно раскрыла глаза.

– Театром?

– А почему нет? У вас превосходные физические данные, глубоко осмысленное поведение и игра лица. Это не позволяет утверждать, что у вас есть талант, но все дает возможность на это надеяться.

– Я никогда не смогу, – сказала Ксавьер.

– Вас это не привлекает?

– Напротив, – отвечала Ксавьер, – но это ни к чему не ведет.

– У вас есть восприимчивость и сообразительность, которые не всем даны, – сказал Пьер. – Это большие преимущества. – Он серьезно посмотрел на нее. – Ну что ж! Надо работать, вы будете посещать занятия; два урока я веду сам, а Баен и Рамбер оба на редкость любезны.

В глазах Ксавьер мелькнул проблеск надежды.

– Мне никогда не суметь, – молвила она.

– Чтобы вы освоились, я буду давать вам персональные уроки. Клянусь, если у вас есть хоть капля таланта, я заставлю вас его извлечь.

Ксавьер покачала головой.

– Это прекрасная мечта, – сказала она.

Франсуаза сделала над собой усилие; возможно, Ксавьер действительно одарена, и в любом случае хорошо будет, если ее удастся чем-нибудь заинтересовать.

– То же самое вы говорили по поводу вашего приезда в Париж, – сказала она. – И вот видите, вы уже здесь.

– Это верно, – согласилась Ксавьер.

Франсуаза улыбнулась.

– Вы настолько живете в настоящем, что неважно, какое будущее представляется вам мечтой; вы сомневаетесь в самом времени.

Ксавьер тоже улыбнулась, но робко.

– Это так неопределенно, – сказала она.

– Вы в Париже или нет? – спросила Франсуаза.

– Да, но это совсем другое, – возразила Ксавьер.

– Париж. Чтобы приехать сюда, довольно одного раза, – весело продолжал Пьер. – А дальше каждый раз надо снова прилагать усилие. Но положитесь на нас; у нас воли хватит на троих.

– Увы! – с улыбкой отозвалась Ксавьер. – В этом вы сильны.

Пьер развивал свою мысль:

– С понедельника вы будете ходить на уроки импровизации. Увидите, это все равно что игры, которыми вы забавлялись, когда были маленькой. Вас попросят вообразить, будто вы завтракаете с подругой или вас застают в тот момент, когда вы что-то крадете с полки, где выставлены товары; вы должны одновременно и придумать сцену, и сыграть ее.

– Это должно быть очень забавно, – сказала Ксавьер.

– И потом вы сразу же выберете роль, над которой начнете работать, по крайней мере над отрывками.

Пьер обратил вопросительный взгляд на Франсуазу:

– Что мы могли бы ей посоветовать?

Франсуаза задумалась.

– Что-нибудь, что не требует большого ремесла, но не заставит также попросту играть с ее естественным очарованием. Например, «Случайность» Мериме. – Идея ей понравилась. Быть может, Ксавьер станет актрисой; во всяком случае, интересно попробовать.

– Это будет совсем неплохо, – сказал Пьер.

Ксавьер с радостным видом переводила взгляд с одного на другого.

– Мне так хотелось бы стать актрисой! Я смогу играть на настоящей сцене, как вы?

– Конечно, – ответил Пьер. – И возможно, уже со следующего года маленькую роль.

– О! – с восторгом произнесла Ксавьер. – О! Я буду работать, вот увидите.

В ней все было так непредсказуемо, возможно, она и в самом деле будет работать; Франсуаза вновь принялась радоваться будущему, которое она для нее воображала.

– Завтра воскресенье, я занят, – сказал Пьер, – но в четверг я дам вам первый урок дикции. Хотите, чтобы я встречался с вами в моем кабинете по понедельникам и четвергам с трех до четырех?

– Но это будет вам мешать, – сказала Ксавьер.

– Напротив, мне будет интересно, – возразил Пьер.

Ксавьер совсем успокоилась, а Пьер сиял; надо признать, что он совершил почти богатырский подвиг, приведя Ксавьер из глубин отчаяния к состоянию доверия и радости. Так что он полностью забыл и Жербера, и вернисаж.

– Ты должен снова позвонить Жерберу, – сказала Франсуаза, – будет лучше, если ты встретишься с ним до спектакля.

– Ты думаешь? – спросил Пьер.

– А ты нет? – немного сухо ответила она.

– Да, – с сожалением ответил Пьер, – я иду.

Ксавьер взглянула на часы.

– О! Я заставила вас пропустить вернисаж, – сокрушенно произнесла она.

– Это неважно, – сказала Франсуаза, хотя, напротив, это было очень важно, на следующий день ей придется идти и приносить тете извинения, которые не будут приняты.

– Мне стыдно, – тихонько сказала Ксавьер.

– Не стоит того, – ответила Франсуаза.

Сожаления Ксавьер и ее решение действительно тронули Франсуазу; нельзя было судить ее, как любого другого. Она положила руку на руку Ксавьер:

– Вот увидите, все будет хорошо.

Ксавьер с благоговением глядела на нее.