– Очень хорошо, изволь… – Иртемьев жестом указал, куда можно положить деньги.

Мишу это ничуть не смутило.

– Дело только предстоит… Но такое выгодное, что вообразить трудно!

– Опять на верную карту ставить будешь? Не надоело?

– Нет, тут хитрость в другом. – Миша торопливо, но довольно разумно изложил деловое предложение.

Иртемьев выслушал, не перебивая.

– Чудесно, только мне какое до этого дело?

– Долг верну! – засиял Хованский. – И еще останется!

– Жду с нетерпением и желаю удачи… Все, Михаил, сил больше нет…

Хованский улыбался и ничего не замечал.

– Чудак ты, Иона! Без тебя ничего не выйдет…

– В акциях я ничего не смыслю.

– Да при чем тут акции! – Миша отбросил рюмку на кресло. – Твоя помощь и участие в другом нужны…

– Прости, я тебя не понимаю, – устало сказал Иртемьев.

Оглянувшись, будто их могли подслушивать, Хованский подошел и обнял его за плечи.

– Помнишь, ты рассказывал, что опыт проводил…

Иртемьев смотрел на шурина с плохо скрываемым раздражением.

– Нет, Михаил, не помню…

– Да как же так? Точно помню, рассказывал…

– Наверно, пошутил… Извини, не до тебя…

– Э, брат, знаю я тебя! Ты шутить не умеешь… Одолжи вещицу. Только на завтра, один разочек… И готово дело. Весь долг верну… С процентами…

Лицо Миши сияло простодушием и честностью. Как у опытных жуликов. Когда смысл просьбы прояснился, Иртемьев скинул его руку с плеча.

– Вон отсюда. – Он указал пальцем на дверь.

– Что ты, Иона, это же я… Для общего дела…

– Вон!

Хованский пошатнулся, будто получил удар под дых.

– Ты меня без ножа режешь… Пойми…

– Немедленно вон…

– Я ведь никому, ни полслова… Иона, помоги… Иначе я погиб окончательно…

– Пошел вон! – сдерживаясь на последнем пределе, закричал Иртемьев.

– Иона, пощади…

– Вон отсюда, негодяй! Мерзавец! Не смей больше являться в мой дом!

Схватив первое, что попало в руку, Иртемьев метнул это в шурина. Миша заслонился от диванной подушки. Он еще надеялся…

Иона Денисович уже не владел собой… Извергая ругательства и брызжа слюной, погнал шурина пинками в прихожую. Пока Хованский не развернулся и легонько не толкнул. Иртемьев упал на спину. Вскочив, замахнулся зонтиком.

– Подлец! – ревел он. – Гаденыш! Ненавижу!

Уже в дверях Миша обернулся.

– Чтоб ты удавился от своей жадности… Сдохнешь, как крыса, Иона…

В него полетели зонтик, калоши и женские ботиночки. Под жуткую ругань, какой позавидует торговка с Сенного рынка.

Нельзя знать заранее, оказался Курочкин невидимым для бинокля мадам Пират или его способность не простирается так далеко. На всякий случай Ванзаров дал знак, чтобы филер подошел к Кокушкину мосту. Где их встречу не могли заметить из дома на той стороне Екатерининского канала.

Судя по докладу Курочкина, утро у господина Иртемьева выдалось бурным. Визиты Мурфи, мадемуазель Волант и Хованского. Зачастили нынче гости. По записям мадам Пират, раньше такого паломничества не бывало. Обычно гости заглядывали ближе к обеду, да и то поодиночке. Если не считать спиритических сеансов, когда собирался весь кружок. Сухую информацию Курочкин раскрасил описанием скандалов, которые закатил господин Иртемьев.

– Объект Веселый выскочил как ошпаренный, – сообщил он. – Лицо красное и взволнован до крайности…

Следы последнего скандала ждали на лестничной площадке. Ванзаров поднял черный зонтик и калошу. С тем и позвонил в квартиру.

– Кто еще? – долетел из-за двери злобный окрик.

Гостей Иртемьев возненавидел.

– Сыскная полиция, чиновник Ванзаров…

В прихожей было тихо. Он постучал уверенно и строго:

– Господин Иртемьев, прошу открыть.

– Мне нечего сказать… Все известно… Добавить нечего… Я болен… Нездоровится… Прошу оставить меня в покое, – отвечал Иона Денисович глухо, но куда спокойней. Наверное, весь пыл выгорел…

– В таком случае буду вынужден вернуться с городовым и доставить вас в участок под конвоем…

– Я уже все вчера сказал приставу… Не имеете права…

– Имею, – сказал Ванзаров, надеясь не на закон, который был на стороне Иртемьева, а на упорство. Которое, как известно, берет любую крепость. И даже сердца барышень.

Замок сдался и щелкнул. Перед Ванзаровым распахнули дверь, предоставив делать что вздумается. Он вернул калошу с зонтиком и прошел в малую гостиную, переступив через женский ботиночек.

Иртемьев выглядел не слишком бодрым. Лицо посерело, обозначились морщины, под глазами легли глубокие тени. Так выглядит больной в середине тяжкой болезни. Ну хоть в гриппе или вокруг него. Начинать общение первым он не желал. Забился в кресло, сунув ладони под мышки. На столике перед ним сверкал хрустальный графинчик с жидкостью, подозрительно похожей на коньяк. Коньяку Ванзаров предпочитал водку. И не жалел об этом. Он заметил рюмку на другом кресле, от которой сырело темное пятно. Как несмываемый след разговора с Хованским. Новый должен быть не менее трудным. Уже для Ванзарова.

– Господин Иртемьев, вы умный человек и сильный медиум… Мне бы хотелось найти с вами общий язык…

– Говорите, что надо, – губа презрительно дернулась, – господин полицейский. Только не вздумайте со мной хитрить, молодой человек. Я сразу понял, что вы фальшивка. Прибытков и Погорельский мне не поверили. И вот, извольте… Что вынюхиваете в моем доме?

– В вашем доме вынюхиваю не я, а охранное отделение, – сказал Ванзаров. Как отрезал.

Иона Денисович выдержал новый удар. Только плечи его сникли.

– Как это понимать?

– Спиритический кружок и вы лично находитесь под негласным наблюдением. Причины, вероятно, вам известны…

– Кто шпионит?

– Не знаю. А если бы знал – никогда бы не сказал…

Иногда честность бывает лучшим аргументом. Иртемьев только тяжко вздохнул.

– А вам-то что от меня нужно?

– Вам известны основные принципы логики?

Ему ответили молчаливым кивком.

– В таком случае будет проще. – Ванзаров заложил руки за спину и сделал несколько шагов по гостиной под недобрым взглядом хозяина. – Полтора года назад на сеансе спиритизма умирает ваша супруга. От сердечного приступа. Три дня назад Герман Калиосто теряет способности гипнотизера и проваливается в редакции «Ребуса». Вчера юноша Сверчков на сеансе пускает себе пулю в лоб. Замечу, он был направлен судебным следователем, чтобы негласно выяснить обстоятельства смерти мадам Иртемьевой. Вам не кажется, что три логические посылки указывают на неизбежность еще одной… неприятности?