Звони мне в любое время, когда тебя нужно подвезти. Я всегда работаю. Даже когда сплю.

– Классно. Спасибо.

Я хмурюсь при виде имени.

– Подожди, я думала, тебя зовут Майкл.

– Майкл – это мое кас'акское имя.

– Какое-какое твое имя?

Он хохотнул.

– Мое кас'акское имя. Кас'ак – так мы называем белых людей.

– О. Но это твое настоящее имя? Это… – Я хмуро смотрю на написание, осторожно произнося: – Якулпак?

– Я-гуш-бак, – поправляет он, делая ударение на каждом слоге.

– Я-гуш-бак, – медленно повторяю я.

Приехав из такого разнообразного города, как Торонто, я не в первый раз испытываю трудности – и ошибаюсь – с именем.

– Значит… совсем не так, как оно пишется?

– Не для Кас'ака. – Он ухмыляется. – Говори «Майкл».

– Звучит неплохо. – Забрав букет цветов, я вручаю ему тридцать баксов, о которых мы договорились, плюс чаевые, которые он более чем заслужил. – Спасибо, что побыл моим гидом.

Я выскальзываю с заднего сиденья машины, с облегчением отмечая, что «Эскейпа» Джоны нигде не видно.

– Нет проблем, – говорит Майкл, махая рукой.

Со скрипом тормозов машина начинает откатываться в сторону. Он не спросил о той сцене с Джоной на парковке «Мейера», чему я рада.

Как только я переступаю порог и попадаю в жутко тихий и темный дом моего отца, телефон ловит Wi-Fi-соединение и начинает трезвонить, получая текстовые и голосовые сообщения от мамы и Дианы. Я вздыхаю, понимая, что не могу долго избегать звонков домой.

Сразу после того, как я поем.

Два бумажных пакета лежат на столешнице, пустые и сложенные. Открыв холодильник, я с удивлением обнаруживаю, что мои продукты были убраны и уложены слишком аккуратно для человека, который всего час назад швырял овощи на кассовую ленту. А я-то ожидала, что мои запасы салата будут разбросаны по лужайке перед домом.

Возможно, это способ Джоны извиниться за то, что он был полным засранцем.

– Ну, это уже что-то. Пожалуй, – говорю я. Но для того, чтобы простить его, мне потребуется чертовски больше, чем это.

* * *

– Вы почти незнакомы, Калла.

Саймон делает паузу, чтобы отпить глоток послеобеденного чая – без сомнения, из своей любимой фарфоровой чашки «Веджвуд»[16]; этот парень так предсказуем, – прежде чем я слышу, как он ставит ее на металлический офисный стол.

– Вам обоим потребуется время, чтобы почувствовать себя комфортно и понять друг друга.

Кухонный стул скрипит, когда я наклоняюсь вперед, чтобы зачерпнуть последний яичный желток кусочком тоста и засунуть его в рот.

– Я здесь всего на неделю.

Смогу ли я хотя бы приблизительно понять своего отца за это время?

– Это само собой разумеющийся срок. Ты можешь перенести свой обратный рейс и остаться дольше. Поэтому мы заплатили за этот билет больше. Так что у тебя есть варианты.

– Я думала, это для того, чтобы у меня была возможность улететь обратно раньше, если эта поездка окажется неудачной. – Конечно, Саймон смотрел на это по-другому. – При том, как сейчас обстоят дела, неделя уже кажется смертным приговором.

– Ты знала, что это будет нелегко.

– Да, но это будет невозможно, если отец будет убегать каждый раз, когда я вхожу в комнату.

– Он убегает? Или это ты прогоняешь его?

Я хмурюсь.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сдерживаешь в себе много обид, Калла. Годы обид, за которые ты привыкла скрывать свою боль. Ты не очень хорошо ее прячешь, а Рен не из тех, кто будет с этим бороться. Если вы собираетесь воссоединиться, да еще за такой короткий промежуток времени, вам нужно найти способ общения, даже если это будет трудно и неловко. Хотя бы на время.

– Я пытаюсь, но… это сложно.

Как можно строить отношения с кем-то, не простив его сначала?

– Просто помни… ты не можешь контролировать его, но ты можешь контролировать свое поведение по отношению к нему.

Я издаю внутренний стон. Почему тихие слова Саймона, кажется, несут в себе то же послание, что и версия о травме тупым предметом, которую ранее озвучил Джона?

– Рен упоминал что-нибудь о прогнозе или вариантах лечения? Совсем ничего? – перебивает мама, ее голос по громкой связи звучит в отдалении.

Она расхаживает по кабинету Саймона. Клянусь, это одно из ее любимых занятий. Он жалуется, что мама проложила круговую дорожку в персидском ковре его бабушки.

– Мы разговаривали около двух минут прошлой ночью, мам, – напоминаю я ей. – Но Агнес сказала, что на следующей неделе он едет в Анкоридж, чтобы начать химиотерапию и облучение. И он совсем не выглядит больным.

– Это хорошо. Наверное, они рано это выявили.

В голосе мамы невозможно не заметить облегчения. Саймон тоже должен был уловить его. Что он при этом чувствует? Боже мой, я начинаю говорить как мой британский отчим-психотерапевт.

Раздается звонок, сигнализирующий о том, что дверь в кабинет Саймона только что открылась.

– Это мой следующий пациент. Позвони мне вечером, если захочешь обсудить это еще.

– Спасибо, Саймон.

– Но не между десятью и одиннадцатью часами вечера по моему времени, если сможешь. Будет один документальный фильм Би-би-си о…

Я не слушаю его, мозг переключается на мысли о том, как я собираюсь скоротать остаток дня в ожидании ужина у Агнес. Я могла бы направиться к «Дикой Аляске», чтобы получше рассмотреть самолеты и людей, которым мой отец отдал предпочтение перед собственной дочерью. Но тогда я рискую получить еще один неловкий двухминутный разговор с ним. И, что еще хуже, столкнуться с Джоной.

Слава богу, я взяла с собой компьютер.

– Не вешай трубку, Калла, – окликает меня мама. Раздается шквал приглушенных звуков и щелчков, а затем ее мягкий и мелодичный голос звучит у меня в ухе, когда она выходит из кабинета Саймона. – Привет.

– Ты получила фотографии, которые я прислала? Они уже должны были прийти.

– Дай мне глянуть. Да! Они тут. О боже мой! Это то, на чем ты прилетела в Бангор?

– Меня чуть не стошнило.

– Но там даже багаж не помещается!

– Именно поэтому все мои вещи сегодня отправляются грузовым рейсом из Анкориджа.

– С какой стати они прилетели за тобой на этом?

– Потому что Джона – осел, и ему очень не нравится, что я дышу его драгоценным аляскинским воздухом.

Я ввожу маму в курс событий дня, связанных с Джоной, вызывая многочисленные вздохи и стоны.

– Но у тебя же аллергия на молочные продукты! Это не просто каприз. Это настоящая медицинская проблема, – говорит она.

– Скажи? – Я опускаюсь на скрипучий кухонный стул, чувствуя себя оправданной. Наконец, кто-то еще раздражен выходками Джоны. В этом я всегда могу рассчитывать на свою маму. – Он