ли кто-то пытаться использовать его финансовую силу? Шантаж там был, мы знаем, но шантаж копеечный. А может быть, его беспокойство в последние месяцы объяснялось тем, чтб его шантажировали по-крупному? Быть может, его затянули в какую-то серьезную историю и этот мелкий шантаж был лишь отзвуком иди прикрытием другого дела?

Орлова задумалась.

- Это вопрос не моей компетенции.

Уклонилась от ответа?

За окнами в изморосном тумане рассветало, когда решили возвращаться.

Подали лошадь. Провожавшие, дрожа от холода, уже стояли на крыльце, но тут обнаружилось, что дети снова пропали. Мария разбудила их, велев умываться и собираться ехать, а они, улучив минуту, удрали и спрятались.

Начались поиски. Взрослые разбрелись по мокрому парку, в котором меж старых дубов, липы, бука и граба успел вырасти густой подлесок - неразбериха ольхи, елок, молодого тополя. Некоторые деревья были повалены непогодой или же спилены и брошены гнить. Попадался горелый лес, участки сухостоя. Повсюду на полянах чернели подпалины кострищ. В неожиданных местах попадались глубокие ямы, иные совсем свежие, иные заросшие травой. Вдоль аллей, среди хвороста и лиственного перегноя, лежали поверженные статуи. Виднелись увитые плющом развалины чего-то, что могло быть оранжереями или галереями, в траве под ногами лопалось стекло.

Вконец; замерзнув, промочив сапоги в каком-то болотце, Александр стал искать дорогу назад и неожиданно очутился возле большого барского дома, с тыльной его стороны, глядевшей пустыми проемами выбитых окон. Прямо перед ним была дверь, раскрытая настежь. Он переступил порог. Изнутри, как из трубы, мощно тянуло сквозняком, насыщенным ароматами пыли, гниения. Из-под ног, панически маша крыльями, с воплем бросилась курица-пеструшка, в глубине дома одиноко заблеяла коза и застучала копытцами по паркету. Преодолев секундный столбняк, Александр шагнул вперед. Первая комната была кухней, там стояла монументальной крепости плита-печь, на которой лежала змея; услышав приближение человека, она скрылась внутри очага, оставив волнистый, вызывающий ужас след. Он стал пробираться дальше, ступая по крошеву стекла, мраморных плит, выкорчеванных паркетин, перепрыгивая через дыры в полу, доски с пластами обоев, обломки мебели. В потолках зияли дыры, туда с криками вылетали угнездившиеся в помещениях дворца птицы. Штукатурка повсюду вспучилась, а где-то и обвалилась, обнажив дранку. Кафельные печи с рельефными фигурными изображениями стояли разрушенные ломом или прикладом. Верным ударом камня были уничтожены гипсовые барельефы, венчавшие окна. Скульптурные украшения карнизов были оббиты, обломаны.

Лишь иногда взгляд натыкался на чудом сохранившийся в первозданной красоте клочок гобелена. Затоптанные в грязь холсты, обрывки бумаг, исписанных старинной вязью, дополняли картину.

Заблудившись, весь в пыли, паутине, Александр едва отыскал выход и выбрался наружу через пристройку в дальнем, северном крыле.

Совсем близко раздались голоса, он пошел на них и скоро увидел, что все собрались на лужайке около большого дуба, а дети сидят наверху, среди ветвей, где устроено некое подобие помоста, и кидают вниз желуди.

Александр различил в ветвях Владимира Глебовича Малова, приобнявшего рукой ствол и свесившего босые ноги. Сапоги его стояли под деревом, Мария вытряхивала на траву содержимое реквизированного у беглецов мешка- «боевое снаряжение»: несколько ружейных обойм, плоскую английскую каску, деревянную кобуру от маузера, россыпь разнокалиберных патронов и здоровую рогатку с хорошей велосипедной резиной, провиант - десяток огурцов и яблок, с горсть гороховых стручков. Среди прочего - множество деревянных дудочек.

Владимир Глебович и делал ребятам эти дудочки, и он же, как это сразу стало ясно, подбивал их на всякие каверзы. Вот и сейчас, не заметив Александра, Владимир Глебович засвистел и задудел в дудочку, и дети тотчас же задудели и засвистели во всю мочь и заплясали на ветвях, рискуя свалиться.

Орлова и Дмитрий смеялись. Мария возмущалась.

Наконец плачущего младшего, скрежещущего зубами старшего и смущенного Малова заставили спуститься и направились к бричке.

Встреча с Мариэттой Сергеевной Шагинян состоялась в Дубултах. Мы уговорились погулять по берегу, и Мариэтта Сергеевна пообещала рассказать о людях, с которыми свела ее жизнь в молодости, которые были ее современниками и стали героями моего повествования...

«Я хорошо помню дядюшку Александра - Христофора Аввакумовича. Кто я была для него, богача издателя, господина мэра - начинающая журналистка, литературная молодежь. Не помню, друг мой, не помню своих писем к Христофору Аввакумовичу... Вы утверждаете, что они хранятся в ереванском архиве и в них есть оттенок влюбленности? Допускаю, отчего же в него и не влюбиться было, крупность его человеческая пленять могла, диапазон интересов, просветительская деятельность, культура, наконец. И манеры, и барская снисходительность, доброжелательность - чем могу быть полезен, милая барышня? и смеющийся ласковый взгляд. Обаяние, вермишевское обаяние. Я старалась казаться как можно более серьезной, суровой, изъяснялась хриплым баском, как героиня английских детективов начала века.

Работать у него в газете... затрудняюсь определением... в каком-то смысле было легко. Его демократичность в том состояла, что он предоставлял страницы своих изданий для выражения прогрессивных, подчас революционных взглядов. За это его издания запрещали и закрывали. Он и Саве давал возможность публиковаться, это вам лучше меня известно. Он познакомил меня с племянником, мы с Саве ведь оба сотрудничали в газете «Баку», правда, я несколько позже. Однако я видела, как Саве работает. Он всегда находился в рабочем состоянии, самый любимый, уважаемый мною тип человеческой личности... Не зная, естественно, о его подпольной деятельности, я угадывала бескомпромиссность его характера, одержимость и энергию. Впрочем... иногда он представлялся классическим столичным адвокатом, может быть даже чересчур, и меня это злило! Фрак как литой, усы грозно торчат, антрацитовые глаза ничего не отражают, кроме свода законов! А я знала, что он пишет лирические стихи и крамольные пьесы, за которые сажают. Знала, что отбывал тюремное заключение, и не раз. Помню, как он охотно, заразительно смеялся, этот государственный преступник.

О его страшной гибели я услышала много позднее, уже в Эривани, от Саркиса Лукашина, нашего армянского Демулена. Я была потрясена. Их пути, Саркиса и Саве, были очень тесно переплетены. В последний раз они встретились на Южном фронте, судьба им подарила встречу на прощанье,. Саве был очень поглощен елецкими делами, там что-то вроде заговора назревало, Мамонтов уже кружил рядом. Нас хотели задушить голодом, а елецкий уезд - хлебный. Я так понимаю, Саве оказался в центре событий, а человек он был активный, страстный, комиссар в кожаной куртке, такими они были... Погиб, спасая революцию, и подвиг его не забыли...»

IX

В Елец вернулись с восходом солнца . Огромный шар, перечеркнутый поперек линиями, поднимался стремительно, казалось, много быстрее, чем обычно, словно скорей норовил нырнуть в серую клочковатую