Синклер понял, что я блефую: в его глазах помимо удивления явно таился смех. Да нет, я могла бы в этом поклясться!

Затем он слегка кивнул и спокойно сказал:

– Лучше вам надеть брюки, мисс Прайс. Вы можете воспользоваться для этого моим кабинетом.

Глава четвертая

Классическая школа для мальчиков «Король Генрих», 25 апреля 1989 года

Это была, конечно, самая маленькая из моих побед. Однако она была очень важна, ибо мне удалось обнаружить в их патриархальном фасаде некую щель. Это была не совсем дверь, в которую можно пройти, но все же определенно слабое место.

Я никогда не понимала, почему мужчины считают нас «слабым полом». Женщины даже сделаны прочнее; они изначально заточены на выносливость и способны терпеть даже сильную боль. Если бы мужчинам пришлось терпеть хотя бы половину того, что регулярно терпят женщины – менструации, роды, гормональные всплески, неприятности климакса, я уж не говорю о повседневных издевательствах и насмешках, о бесконечных освистываниях и замалчивании, – они бы не выдержали и ударились в слезы. Мужчин, как это ни удивительно, вообще легко сломать. Возможно, потому, что им самой судьбой предначертано гораздо меньше испытаний, чем женщинам. Мужчины (в том числе и мальчики) в «Короле Генрихе» каждый день пользовались теми привилегиями, что дарованы им щедрой традицией. Никому из них даже в голову не приходило усомниться в том, что они имеют полное право проходить сквозь эти священные врата. Я же была вынуждена прорубать себе тропу по камням и под стрелами неприятельского войска. Да мне, по сути дела, приходилось настоящую войну вести ради каждого крошечного шажка вперед. И все-таки это была первая из моих побед – пусть маленькая, но значительная. Я с открытым забралом выступила против доктора Синклера, и он оказался не страшным и злым великаном, а всего лишь большой ветряной мельницей.

Далее я все утро находилась в теплом тумане победы. Казалось, будто пережитый мною ночью кошмар выпустил на волю некую силу, таившуюся у меня в душе. Ученики класса 4H были явно настроены похулиганить, но я восстановила порядок и глазом не моргнув. А когда на большой перемене Хиггс отпустил несколько непристойное замечание в мой адрес, я прихлопнула его буквально как муху. Затем мы столкнулись со Скунсом на узкой лестнице, ведущей в помещение кафедры, и именно он первым посторонился, давая мне пройти; мало того, он прямо-таки весь расплющился, прижавшись к стене. Это была еще одна маленькая победа, наполнившая меня надеждой и уверенностью.

– А сегодня вы куда веселей выглядите, – заметила Керри, когда я во время большой перемены подсела к ней в учительской.

– У меня и настроение отличное, – согласилась я с улыбкой и рассказала ей, как утром дала бой Скунсу и Синклеру.

Керри, заядлая курильщица, хрипло расхохоталась и сказала:

– Я же говорила вам, что Синклер – просто душка. А Скунс и хотел бы стать Синклером, да не выходит – так помощнику вампира кажется, что если он однажды как следует выслужится, то тоже станет бессмертным. А вы просто молодец! Удержали все свои рубежи, и, по-моему, отныне вам многие проблемы здесь покажутся куда более простыми и легкими.

Я снова улыбнулась:

– Теперь мне только Доминика осталось убедить в моем могуществе.

– Это что, тот самый парень?

Я кивнула и пояснила:

– Дело в том, что он в частные школы не верит. Думает, что я в итоге стану такой же, как Скунс: старой летучей мышью в пыльной мантии. – И я рассказала Керри, с каким неодобрением Доминик воспринял мой переход на работу в «Короля Генриха», а также о его неослабевающей надежде на то, что я под конец летнего триместра из этой школы все-таки уйду. – Я знаю, что ему просто хочется защитить меня от любых обид, – сказала я. – А еще отчасти потому, что он существенно меня старше. Но вообще-то я и сама способна с врагом сразиться. И, по-моему, сегодняшний день это доказал.

– Господи, вы так об этом говорите, словно вынуждены сражаться одновременно на двух фронтах, – усмехнулась Керри. – Однако, если этот ваш Доминик – действительно хороший парень…

– Очень хороший! – с чувством воскликнула я. – Правда-правда!

Но еще произнося эти слова, я вдруг почувствовала странную неуверенность. И впервые за весь день вспомнила свой сон – ту зеленую дверь, жуткий голос, доносившийся из-под решетки вентиляционной шахты, и ощущение, что дома Доминика на самом деле не существует, что это всего лишь нарисованная и раскрашенная декорация.

А что, если ему нравится, когда я проявляю слабость? – вдруг подумала я. Нравится чувствовать мою от него зависимость? Что, если единственной – или главной – причиной того, почему он вообще мной заинтересовался, было его желание непременно кого-то спасти? В книгах полно историй о рыцарях, которые ищут юных дев, которых непременно нужно спасать, но ни в одной из этих историй никогда не поднимается вопрос о том, хочет ли сама девушка, чтобы ее спасали, нужно ли это ей. Девушка всегда изображается благодарной и послушной. А рыцарь храбрым – ведь его дело сражаться, – и она должна стать его вознаграждением. Но что, если девушка предпочтет сама сразиться с драконом? Так сказать, своими собственными силами? Как же тогда быть храброму рыцарю? Ведь если он ни одного дракона не убьет, так мы и не поймем, что он действительно рыцарь.

Глава пятая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 12 сентября 2006 года

Отличный вопрос, миссис Бакфаст. Он вполне применим и к нашим Мастерам, преподавателям «Сент-Освальдз». Ибо мы, по сути дела, – это некий не слишком значительный, но важный для нас самих образ, с помощью которого мы представляем себя окружающему миру. Он включает и наши строгие костюмы, и наши академические мантии, и наши награды и почести. В общем, наши местоимения, сказала бы Бен. А собственно, кто мы безо всего этого? Если я в данный момент не веду урок латыни, можно ли сразу сказать обо мне, что я учитель? И, кстати, много ли времени потребуется, чтобы то место, которое я занимаю в «Сент-Освальдз», перестало существовать, когда перестану существовать я сам?

Я начинаю понимать, что даже в молодости Ла Бакфаст была особой чрезвычайно энергичной, просто огонь. Много бы я дал, чтобы посмотреть, как она предстала тогда перед Скунсом и Синклером в своей красной мини-юбке. Становится мне понятно также, почему Эрик каждый раз замолкал, а лицо его наливалось кровью и становилось похожим на соленый окорок, стоило нам в разговоре коснуться его новой коллеги. Непредсказуемая, переменчивая, умная, да к тому же – а это для Эрика было хуже всего – женского пола, Ла Бакфаст, должно быть, воплощала в себе все то, что он находил абсолютно нетерпимым.

Подозреваю, что, окажись