– Я тебе волосы выдеру! – завизжал он и вцепился в шевелюруРомасюсика.

Шоколадный юноша с трудом высвободился и спрятался заПрасковью.

– Баба!

– Сам ты бабо! – оскорбился Хнык. – Никакое я не бабо! Небабо! В глаза наплюю!

Пуфсу надоели эти вопли.

– Всем молодцы! Казнить того, кто больше отличился! –приказал он Арею.

Тот обычно пропускал его распоряжения мимо ушей, но теперьих желания совпали.

– На мой взгляд, оба отличились одинаково! Победителяопределять не будем! – деловито сказал он, извлекая из пустоты меч.

Перепуганный Хнык поспешно сгинул, а Ромасюсик тесноприжался к Прасковье и так крепко обхватил ее руками, что зарубить их можнобыло только вместе.

Арей с сожалением разжал пальцы и позволил мечу исчезнуть.

Осмотрев свое неподвижно застывшее боевое тело, Пуфс осталсядоволен его состоянием. И не только он.

– Ишь ты! Майку поменяли, шнурки завязаны, уши чистые! Нувалькирии!!! – по-женски оценила Прасковья, обходя Зигю вокруг.

Ромасюсик страшился отпустить повелительницу и семенил заней, отгораживаясь Прасковьей от Арея.

– Скорее уж: «Ну Антигон!» – сказала неглупая Улита,стоявшая тут же, рядом с Ареем и Варварой.

Ведьма хорошо представляла себе Ирку, которая не отрывалаглаз от ноутбука или книги, даже чтобы взять булочку. Просто нашаривала ее настоле. Если же булочка не нашаривалась, сидела голодная.

– Одолжи мне свое тело, Пуфс! Для тренировок. Я его непокалечу, – попросил Арей.

Зигя, загромождавший значительную часть приемной, пробуждалв нем спортивный азарт. Арей – сам не маленький – привык взирать на людей истражей с высоты своего роста. Зиге же он едва доставал до груди и вынужден былсмотреть на него снизу-вверх.

– Ничем не могу помочь, советник! Зигя боится оружия, –отказал Пуфс.

– Когда он размазал палицей двух стражей, мне так непоказалось, – заметил Арей.

Пытаясь выпятить грудь, Пуфс выпятил живот.

– Стражей размазал я! – заявил он.

– Но чужими руками! – уточнил Арей.

Варвара неосторожно хихикнула, и в тот же миг ее отражениепоявилось в зеркальных очках Пуфса.

– Советник! – произнес новый начальник лисьим голоском. –Что ваша… гм… шоферица утратила связь с реальностью, это закономерно, но увас-то она присутствует, не правда ли?

Багровея, Арей кивнул. Кивок дался ему нелегко. Точно умраморной статуи сломалась, а затем вновь срослась шея. Твердо взявсопротивляющуюся Варвару под локоть, Арей увел ее. Пуфс бесшумно кинулся следоми, замерев у нижней ступеньки лестницы, как локатор, развернул внимательноеухо.

– Почему вы его боитесь, он же гном? Жалкий, самовлюбленныйгном! Почему? – услышал он негодующий вопрос Варвары и сиплый, обожженный голосмечника:

– Молчи и шагай!

* * *

Когда Пуфс утащился в кабинет возиться с закапанными кровьюпергаментами, Улита и Прасковья занялись Зигей. Отношения у бывшей секретарши ибудущей повелительницы мрака установились вполне рабочие, даже неплохие.

Догадывался Пуфс или нет, неизвестно, но он был удачнейшийруководитель. Удачнейший в том смысле, что весь коллектив вольно или невольнодружил против него и, следовательно, просто по логике вещей сплачивался. Как никрути, а дружить против кого-то – тоже вид дружбы, пусть и напоминающийструктурно волчью стаю. В конце концов, волки тоже дружат против лося холоднойзимой, не имея шансов задрать его в одиночку.

Зигя пребывал в прострации, из которой его вывела толькобольшая банка «се-нить шладкого» клубничного джема. Правда, ему досталась лишьполовина банки. Первую половину съела Улита, чтобы убедиться, что джем свежий.

Воспрянувший Зигя стал проситься к маме Ире, но егозаверили, что у него и здесь «мамов» более чем достаточно. Улита, прежде незнавшая, каким образом Пуфс управляет Зигей, поинтересовалась у Прасковьи.

– У Пуфса с боевым телом психоэмоциональная связь! –авторитетно пояснила Прасковья.

У ведьмы не имелось возражений по существу.

– Ага. Психи, они ваще по жизни эмоциональные, – согласиласьона.

Подтверждая, что так оно и есть, Зигя стал прыгать вокругРомасюсика, подозрительно принюхиваясь к нему.

– Можно Зигя скушает дядю? – попросил он.

Ромасюсик от ужаса переменил цвет, так что можно былорешить, что он вылеплен не из черного шоколада, а из белого пористого.

Улита хотела разрешить, но у Прасковьи не было желанияостаться без рупора.

– Дядя ядовитый. Окочуришься, – сказала она.

Для великана это было слишком абстрактно. Он ни разу неокочуривался, а значит, что особенно этого и не страшился.

– Живот будет болеть, – уточнила Прасковья.

Это Зигя осознал, поскольку имел опыт изготовления сахарнойваты из ваты медицинской с последующим ее поеданием. Он вздохнул и оставилРомасюсика в покое.

– Ты, дядя, плохой! От тебя живот будет болеть! – сказал онему.

По лестнице скатился Тухломон. Несся он с огромнойскоростью, получив только что значительное пинательное ускорение. Голова у негобыла вмята в плечи ударом кулака по макушке.

– Улита! Тебя зовет Арей! Мой совет – иди, когда он остынет,но пока повторно не взбесится! – сообщил он ртом, перекошенным, как у камбалы.

– Тебя спросить забыла! – огрызнулась ведьма, лучше Тухломоназнавшая, как ладить с разъяренным Ареем.

Комиссионер запыхтел и сердито ушлепал в свою пахнущуюшвабрами комнатку. Настроение у него было отвратительное. Сплющенную головуменьше чем за час не поправишь, а у него куча встреч. Какую бы такую гадость сделатьАрею, которой он сам себе еще не сделал? Да и есть ли такая?

Улита стала подниматься, но разыгравшийся Зигя, хохоча,вцепился в «маму» и не отпускал.

– Нечего тут мышцой играть! Имей в виду: ты банален, каккрашеная блондинка в большом черном джипе! – сказала Улита с досадой.