– С Ромасюсиком все очень запущено. Чтобы начать всплывать,надо как минимум понять, что тонешь. Пока человек этого не понял, он никогда небудет выкидывать из карманов то, что тянет его на дно, – сказал он неожиданно.

– И что, для Ромасюсика уже все? Приехали? – спросилКорнелий.

– Не знаю. Случай сложный, – ответил Эссиорх честно. –Озлобленность можно выплакать. Эгоизм можно выстучать, когда жизнь долгоколотит о стены. Но вот что делать с подлостью? Чем ее подковырнешь?

– А может, чтобы изжить в себе зло, надо вначале стать злом?Вроде как опуститься на самое дно, а потом оттолкнуться от дна ногами? – заявилКорнелий, поспешно забираясь сзади на седло мотоцикла, пока этого не сделалаУлита. Он уже сообразил, что втроем на мотоцикле все равно не уедешь.

Эссиорх провел языком по губам, пробуя это утверждение навкус.

– Сумнительно, – сказал он, напирая на у.

– Почему сумнительно?

– Если следовать твой логике, получается, чтобы перестатьбыть наркоманом, надо дождаться, пока у тебя прогниет мозг, а после ужебросить, обогатившись новым опытом и попутно воспитав чудовищную силу воли… Атеперь брысь с мотоцикла! Это место Улиты!

Корнелий неохотно слез.

– Ну и ладно! Все равно в пробке зависнете! Примите моедружеское кар-кар!

Убедившись, что Улита села, Эссиорх газанул и рванул сместа, оставив Корнелия в едком облаке выхлопа.

Когда глаза устремлены в небо, в них отражается небо. Когдасмотрят на болото – отражается болото. Наша воля и выбор в том, куда глазаобратить. Приведи трех друзей в музей – один увидит картину, другой –хорошенькую девушку, а третий – что у охранника носки разного цвета.

Книга света

– В мире всеобщей глухоты и полного одиночества услышанможет быть только юродивый крик. Другое дело, однажды все равно понимаешь, чтоодиночество было надуманным и коренилось исключительно в желании быть одинокими некой фоновой затравленности… – вслух прочитал Багров.

Он стоял за Иркиной спиной, облокотившись на стул, и касалсящекой ее волос.

– Еще раз заглянешь – убью! – предупредила Ирка, необорачиваясь.

Она была так сердита, что даже не пыталась захлопнутьноутбук.

Матвей отошел и сел на гамак.

– Прости! – сказал он.

– Прощу. Но, видимо, не сразу, – пообещала Ирка.

– Почему не сразу?

– Я сто раз просила тебя этого не делать!

– Я уже час вижу только твой затылок и слышу только щелчкиклавиатуры!.. А потом ты будешь читать, затем снова писать – и так добесконечности! А мы с Антигоном лишь таскаем тебе еду. Посмотри: у тебя весьноут обставлен чашками и тарелками!

Ирка усмехнулась. Действительно, со стороны это выглядиткошмарно. Особенно когда сдвигаешь ноутбук и все это падает.

– Ты не лучше! – обвиняющее сказала она. – Когда я хочу стобой поговорить, ты молчишь. Когда хочу спать – метаешь ножи. Когда хочутренироваться – дрыхнешь.

Матвей хмыкнул и стал раскачиваться в гамаке.

– А еще мне не нравится, что у нас друг от друга куча тайн!Секреты штука опасная. Если у А есть секрет от В, то с той же долей вероятностии у В есть секрет от А, – предупредил он.

Ирка резко повернулась на стуле.

– Это у тебя секреты, Багров! А у меня мысли, которые мнедороги. Тайн как таковых – то есть каких-то поступков, о которых ты бы не знал,– у меня нет!

Багров перестал раскачиваться. Он сообразил, что Ирка права.В отличие от валькирии, как таковых тайных мыслей у него не было, а вотпоступков – куча. За примерами и ходить далеко не надо – взять ту же историю состеклянной фигуркой.

Весь сегодняшний день он соображал, как ему поступить.Рассказать Фулоне? Но для этого он пока еще не набрался мужества. Старый плащ,который вернула ему Мамзелькина, висел в шкафу. Всякий раз, как он смотрел нашкаф или хотя бы случайно задевал его взглядом, – ему становилось больно.

Там же, в шкафу, стояла банка с сердцем. Это было нелепо, ноМатвей толком не знал, что с ним делать. Обратно в грудь не засунешь. Таскать ссобой всюду не будешь. В лесу закопать? Но оно же бьется! Пока что Багровограничился тем, что жирным маркером написал на банке: «НЕСЪЕДОБНО!!! НЕОТКРЫВАТЬ! НЕ ТРОГАТЬ!»

Багров всерьез опасался, что Антигон с его страстью всюдусовать свой нос что-нибудь учудит. Кикимор запросто мог, не разобравшись,накормить сердцем мимо пробегавшего песика с грустными глазами и мокрым носом,или ему просто могла понадобиться банка.

– Может, даже хорошо, что мы не совпадаем, – заметила Ирка.– Когда один психует – другой должен быть спокоен. Даже если он просто тормоз –и то сойдет.

– Это ясно как дважды два четыре! – сказал Багров рассеянно.

– Кто сказал, что четыре? – оспорила Ирка.

– А сколько? Шесть?

– Да вообще неважно сколько! Ты видишь, что дважды двачетыре. Допустим. Это типично мужское мышление. Но ты не видишь, четыре – этохорошо или плохо? И если плохо, то есть ли смысл вообще умножать?

– Умножать всегда есть смысл.

– Это опять мужское мышление! Во всем увидеть принцип илизакономерность. А наше женское мышление: все полюбить, всех понять и обо всехзаботиться!

– Отлично! Тогда сегодня твоя очередь мыть посуду! Или сновавозьмешь копье и скажешь, что ты на страже добра? – сказал Багров.

Ирка расхохоталась. Обижаться на Матвея долго былоневозможно.

– А все равно два и два всегда четыре! Зуб ставлю! –продолжал Багров.

– Скажи спасибо, что я не Таамаг! Если б проспорил – она бывыбила! Просто из принципа! – заметила Ирка.

– Четыре!

– Две копейки и два рубля – четыре? А два голодных зайца идве морковки – четыре? А две тупости и два шмеля?

Матвей присвистнул и потрогал языком передний зуб.

– Действительно хорошо, что ты не Таамаг. Был бы еще одинБуслаев, – признал он.

– Оставь Мефа в покое!

– Я его и не трогаю!